Игорь Атаманенко - «Пророк». КГБ изнутри глазами профессионала

Оппенгеймер был гражданином США, евреем, либералом и состоял в дружбе с американскими коммунистами. Но, кроме того, он руководил группой физиков, математиков и техников, работавших над созданием самого разрушительного тогда средства массового уничтожения, и в данном качестве был также представителем американских вооруженных сил.

Олег в своей работе отметил, по крайней мере, семь несовместимых или трудно совместимых комплексов групповых интересов, верность которым обязан был соблюдать Оппенгеймер. И пришел к выводу, что почти всё, что говорил или делал ученый, было предательством по отношению к одной из этих групп.

Особый восторг у Дедушки вызвали два умозаключения дипломника, касавшееся двух библейских событий. Следуя абстрактной логике, Олег неожиданно для себя сделал вывод, что Иисус, чтобы сбылось предсказание пророков, сам побудил Иуду совершить «священное предательство». Поэтому Иуда – делал заключение Казаченко – и не пытался его скрыть, что обычно делают предатели. В той же главе Олег выдвигал и новую версию поступка Каина: убив брата, он не предал его, а лишь принес кровавую жертву Богу. Дедушка, выслушав своего подопечного, заявил, что о «декорациях» предстоящей сенсационной защиты диплома он позаботится лично.

Действительно, доктор военных наук сумел ловко подобрать состав экзаменационной комиссии, предварительно их заинтриговал, создав в итоге благоприятный фон для выступления Олега.

Известно, что «тот, кто объявляет кого-то Богом, рассчитывает стать, по крайней мере, пророком». Следовал этому постулату и Дедушка.

Сумев внушить членам экзаменационной комиссии, что Казаченко – восходящая звезда на небосклоне контрразведывательной науки, Дедушка правильно рассчитал, что отблески славы и успеха Олега отразятся и на нем самом. Как-никак он – руководитель дипломной работы. Проценты с вложенного в исследование труда получил не Казаченко – Дедушка.

Любопытный для присутствующих на защите вывод сделал Казаченко. Рассматривая с морально-этических позиций предательство «кембриджского квинтета» – Кима Филби, Гая Берджеса, Дональда Маклина, Энтони Бланта и Джона Кернкросса – которые, трудились одновременно и на британскую корону, и на Серп и Молот, то есть, осуждая политику своего правительства, предавали свою страну, снабжали информацией КГБ.

Казаченко доказал, что их предательство – суть попытка выхода из противоречий, которое может быть объяснимо лишь идеалистическими мотивами. К такой разновидности предательства – и этот вывод вытекал из исследования Казаченко – склонны, как правило, люди, обладающие высоким интеллектом и придерживающиеся строгой морали. При этом они руководствуются не эмоциями, а идеалами. Групповое предательство «великолепного квинтета» Олег объяснил не ренегатством, ибо корни его таились в политической атмосфере, царившей в Великобритании в промежутке между двумя мировыми войнами. Британские левые интеллигенты – отмечал Казаченко – вынуждены были искать непроторенные пути несогласия с политической системой. Тут-то им и подвернулась возможность сотрудничать с Коминтерном, который использовался советской разведкой в качестве прикрытия…

Когда работа над дипломом уже близилась к завершению, Олег неожиданно для себя сделал ошеломившее его открытие: основное внимание научного труда было сосредоточено на идеалистической, но никак не материальной основе предательства. Об измене Родине наших сотрудников говорилось как-то вскользь, мимоходом. А об условиях – ни-ни. Даже в случае с английским «Квинтетом» это слово было по рекомендации Дедушки заменено на туманно-абстрактное «атмосфера».

«Как же так – горячился Казаченко – ведь мудрый Уинстон Черчилль говорил: “We make forms, and forms make us”, что в переводе означает: “Мы создаем условия, а условия, в свою очередь, создают нас”».

Вновь и вновь неугомонный адепт пытался склонить Дедушку исследовать конкретные факты предательства, ссылался на примеры из личного опыта, настаивал, чтобы ими (хотя бы!) проиллюстрировать воздействие условий среды обитания будущих изменников на принятие ими рокового решения.

Взять хотя бы бегство сослуживца Олега, капитана Удальцова. Из-за неурядиц в личной жизни (два неудачных брака – два развода) ему не присваивали очередного звания, не давали квартиры. Несмотря на то что Удальцов по своему интеллекту, – а он имел два диплома об окончании высших учебных заведений, свободно владел двумя иностранными языками и по результатам работы опережал своих коллег, – его, к вящему сожалению, продолжали держать в «черном теле». Окружающие его сотрудники росли в должностях и в званиях – он оставался простым опером о четырех малых звездах на погонах – капитаном. Его бросали во все прорывы: на обыски, допросы, привлекали к составлению годовых отчетов за весь отдел, причем не в качестве «пристяжного», но «коренного». Он был одним из лучших разработчиков, преуспел в добывании и оценке оперативно значимой информации, так как имел надежные источники информации и проверенные каналы ее поступления. Всё впустую. На оперативных совещаниях начальство просто не упоминало о размере вклада Удальцова в общую копилку отдела. Зато на партсобраниях он неизменно «лидировал», выступая в роли «мальчика для бития».

Доброжелатели из партбюро подвергали препарированию каждое новое знакомство Удальцова с представительницами прекрасного пола. Хочет человек устроить свою личную жизнь – знакомится. Ищет. Ну, ошибается – не распутствует же! Не потребуешь же на первом свидании от каждой новой подружки характеристики, заверенной парткомом, месткомом, домкомом и прочими «омами», оно ведь – свидание, – в таком случае из первого может легко стать и последним. Ан нет! Шалишь! «Облико морале гомо совьетикуса», тем более «гомо кагэбэтикуса», должно быть на высоком уровне. А кто его, этот уровень, эту планку установил? Правильно: партбюро. А тот факт, что секретарь был от рождения импотентом и, как следствие, женоненавистником, а еще двое его подельников-партайгеноссе – бытовыми алкоголиками, то кому до этого дело. Избрали – и с плеч долой!

Удальцов ушел через нашу границу вызывающе дерзко, демонстративно, на глазах у десятков пограничников. Ушел там, где, казалось бы, и пескарь не проскочит.

Находясь в очередном отпуске в Батуми, он бросился в леденящее ноябрьское море и одним броском – благо мастер спорта по плаванию, – достиг отходившего от причала турецкого танкера. По выбираемой из воды якорной цепи взобрался на палубу и был таков. Пока пришли в себя те, кому положено, пока снарядили сторожевой катер – танкер с Удальцовым на борту входил уже в турецкую акваторию Черного моря.