Роман Ронин - Ниндзя с Лубянки

– Благодарю вас, коллега. Я в молодости, знаете ли, мечтал в театре играть, в оперетте, да не пришлось. Сначала маман не пускала – недостойно дворянина. Потом революция, Гражданская… Вторую студию МХАТ окончил. Сейчас однокурсники мои в театре все – Миша Яншин, Коля Баталов. Но мне, знаете ли, скучно стало. Ставка не та. Там – аплодисменты или яйца тухлые в случае провала. Если, конечно, публика с голодухи их во время спектакля не сожрет. Здесь – жизнь. Коли они, – тут агент слегка кивнул в сторону окон Макина, – никогда не узнают, кто я на самом деле, значит, науку Константина Сергеевича я лучше мхатовских стариков преуспел. Вот так-то. Вы, я вижу, должны меня понимать…

– Какого Константина Сергеевича? – опешил не ожидавший такого поворота Чен. – Станиславского?

– А вы еще у кого-то изволили искусству перевоплощения учиться? – с легкой насмешкой переспросил совсем не пьяный и оказавшийся таким непростым «матросик» и снова поддавил Чена. – У него, разумеется. Я вижу, вы тоже человек не самый обычный.

– Товарищи чекисты, разговор о театре можно считать оконченным? – ехидно поинтересовался Юдин. – Или мы зайдем к фигуранту, расскажем о наших предпочтениях в этом сезоне? Устроим пролетарский диспут, как товарищ Луначарский с попом-патриархом Тихоном?

Оперативники притихли, приглядываясь к освещенным окнам. Ни шума ссоры, ни каких-либо других звуков на улицу не долетало. Юдин задумался на миг, поправил кобуру с наганом и скомандовал:

– Иван Федорович приказал действовать по обстановке. Как старший по званию и должности, принимаю командование на себя. Миронов, будете руководить группой непосредственно во время задержания и обыска. Ваши пусть не высовываются. Включая ученика Станиславского, – усмехнулся беззлобно следователь, – Марейкис, вы остаетесь с группой наблюдения. Пупков, найдите дворника и еще кого-нибудь, будут понятыми.

Через несколько минут чекисты уже стояли перед дверью Макина. Следователь повелительно кивнул, и дворник постучал в дверь. Тишина. Юдин сделал шаг вперед, бабахнул по филенке кулаком и крикнул: «Откройте! ОГПУ». Послышались быстрые шаги, и, едва жало замка повернулось под чьими-то руками, оперативники ударили в нее плечами. Отлетев в глубь коридора, закричала в ужасе миниатюрная, но немолодая уже брюнетка с накрученными на бумажки локонами. Она была в ночной рубашке, поверх которой, выходя открывать, набросила халат. Чекисты быстро пробежали с обнаженными револьверами по всем комнатам. В квартире, кроме брюнетки, никого не было. Только в спальне, на большой кровати с резным подголовьем нашелся почти голый, в одних кальсонах, человек, в страхе прижимавший к себе подушку. На вид ему было около сорока лет, он был небрит, но недавно побрызгался дорогим одеколоном. Снятые очки лежали на тумбочке, и растерянные небольшие глаза на широком лице арестованного с носом-картофелиной испуганно щурились на яркий свет и форму оперативников.

– Вы кто? – Юдин решительно подошел к голому, не опуская нагана в руке. Следователь прекрасно знал, с кем имеет дело, и сознательно давил на психику человека в кальсонах, надеясь получить признание, пока тот был в шоке от внезапного визита вооруженных людей.

– Я хозяин этой квартиры, – вполне связно и на удивление спокойно ответил мужчина, – профессор востоковедения Макин Петр Николаевич. Уверен, товарищи, что вы ошиблись.

– Не ошиблись. Вы не помните меня, Макин? – и следователь сделал шаг к голому профессору. Тот повел глазами в сторону очков, лежавших на тумбочке подле кровати. Получив такое же молчаливое одобрение, взял их и, подавшись вперед, вгляделся в стоявшего перед ним…

– Юдин? Вася? То есть… Василий Иванович?! – профессор радостно улыбнулся, но тут же уголки его рта опустились. – Василий Иванович, что происходит? Почему вы? Что это значит? Ведь мы же с вами… А…

– Он в курсе, – перебил его Юдин. – Он в курсе. Поэтому, Петр Николаевич, вы должны понять, что у нас есть серьезные причины для такого вторжения. Ордер на арест и обыск готовы, вам их предъявят, но пока меня интересуют несколько более срочные вещи. Где вы были последние двое суток?

Макин потерянно сел на кровать, положил подушку на колени. Поднял голову и, убедившись, что жены в комнате нет (оперативники допрашивали ее на кухне, но только для соблюдения формальностей – было понятно, что она ни при чем), виновато понурился:

– Полагаю, вы следили за мной…

– Отвечайте!

– Ездил по стране, – невесело усмехнулся Макин, – путешествовал.

– Когда? Куда? С кем? С какими целями? Рассказывайте подробно!

Макин посмотрел на Юдина:

– Василий Иванович, разрешите надеть брюки? Хоть мы с вами и старые знакомцы, как-то неудобно…

Юдин кивнул, и профессор, быстро одевшись, подскакивая на одной ноге, чтобы попасть в штанину, снова сел на кровать.

– Видите ли, не так давно к нам приехала наша подруга… Собственно, даже не моя, а подруга жены…

– Имя?

– Тредиаковская Людмила Францевна. Она из Владивостока. Работала с Настей, с Эрнестиной – супругой моей – в школе. Они дружили…

– Короче! – Юдин убрал наган в кобуру и придвинул к себе стул. Сел.

– Короче… да. Так вот, она приехала в Москву, совершенно внезапно – искать работу! Я не знал даже… Но Настя согласилась, мы дали приют… А дальше… Что дальше… Не знаю, как-то все закружилось, понесло…

– Про путешествия, – напомнил следователь.

– Ах да, путешествия. Дело в том, что три дня назад мы решили расстаться.

– Кто мы?

– Мы с Люсей. С Людмилой Францевной. Это было трудное решение, вы должны понять… Но скандалы, скандалы – каждый божий день! Настенька нервничала, я страдал, это было невыносимо, невыносимо! И я решил, что Людмила Францевна должна уехать. Вернуться во Владивосток!

– Вы решили? – иронически усмехнулся Юдин.

– Да, я решил! – встрепенулся профессор. – Я решил, и мы уже собрали ей вещи. То есть она сама их, конечно, собрала… И уже хотели ехать на вокзал… И поехали. Да я проводил ее!

– Кто такой Чжоу Юнь Фат? – жестко спросил Юдин.

Макин со страхом посмотрел на него и долго молчал. Следователь не торопил его, но внимательно наблюдал за напряженным и бледным лицом профессора. Тот заговорил:

– Это мой повар. Собственно, бывший повар. Давно уже бывший. Вы должны его помнить по Харбину. Впрочем, вы же не были у нас дома… Да, теперь я понимаю, до меня дошло – вы следили и все знаете, – Макин совсем обмяк и дальше продолжал рассказывать вяло и механически.

– Чжоу пришел, когда мы уже собрались ехать покупать билет. Он ничего не знал. Про нас не знал. Про Владивосток, я хочу сказать. Оказалось, что пришел попрощаться. Случайно. У него уже был билет на поезд. Точнее, два билета. Кто-то из его китайцев должен был ехать вместе с ним, но не поехал, и Чжоу билет сдал.