Дональд Гамильтон - Гибель Гражданина

Я пересекал гостиную и нес бокал мартини жене, все еще болтавшей с хозяином дома, физиком Амосом Даррелом, когда отворилась дверь, и вошел новый гость. Он был мне совсем незнаком, но с ним появилась девушка, которую звали во время воины Тина.

Я не видел ее пятнадцать лет и не вспоминал лет десять - разве что в те редкие минуты, когда прошлое возвращалось туманным, грозным видением, и я гадал, кто из тех, с кем довелось работать бок о бок, уцелел и что произошло с ними впоследствии. И даже лениво, как водится, подумывал, узнаю ли я вообще эту девицу, если повстречаю ее вновь.

В конце концов, наша совместная работа длилась только неделю. Мы вышли в условленное место точь-в-точь по расписанию, тем самым, заработав поощрение от Мака, у которого не было привычки раздавать поощрения, как визитные карточки, - но задание выпало не из легких, и он об этом знал. Потом Мак предоставил нам неделю отдыха в Лондоне, и эту неделю мы провели вместе. В общем и целом две недели пятнадцать лет назад. Я не знал девушку прежде и никогда не видел ее после до этой самой минуты. Предложи мне кто-нибудь угадать, я ответил бы, что она все еще в Европе или в любом другом краю, только не здесь, в Санта-Фе, штат Нью-Мексико.

И все же я не сомневался ни секунды. Она стала выше ростом, повзрослела, лучше выглядела и мало походила на того маленького, злобного и кровожадного оборвыша, запечатлевшегося в моей памяти. Ее щеки больше не вваливались от голода, глаза не сверкали от ненависти, и под юбкой, наверное, не таился десантный нож. Она, пожалуй, позабыла, как заряжать автомат; она пожалуй, не разбиралась в устройстве ручной гранаты. Она, безусловно, больше не приклеивала пластырем на затылке, под волосами, ампулу с ядом. Говорю - безусловно - ибо волосы ее были теперь коротко подстрижены.

Однако передо мной возникла Тина собственной персоной - несмотря на меха, вечерний туалет и короткую прическу. Секунду она глядела безо всякого выражения с другого конца комнаты, заполненной беседующими людьми, и трудно было сказать, признала она старого приятеля или нет. Я тоже немного изменился. Пятнадцать лет спустя на костях оказалось больше мяса, на голове - меньше волос. Другие изменения были столь же впечатляющи: жена, трое детей, дом о четырех спальнях со студией на заднем дворе, приличный банковский счет и совсем недурная страховка. На площадке перед домом красовался блестящий "бьюик" Бет, в гараже стоял мой старенький "шевроле-пикап". А на стене висели охотничья винтовка и дробовик, не стрелявшие со времен войны.

Я пристрастился к рыбной ловле - рыбы не истекают кровью, - но в ящике письменного стола, запертом от детей на тот случай, если они доберутся до студии, лежал пистолет, который эта девушка наверняка бы вспомнила - маленький, исцарапанный, короткоствольный "кольт-вудсмэн". Пистолет был до сих пор заряжен. А в кармане брюк я носил складной золингеновский нож, который она тоже узнала бы - видела, как я забрал его у мертвеца взамен собственного кинжала, поломавшегося при ударе. Я продолжал носить нож и, бывало, стискивал его - не раскрывая, разумеется, - стискивал в кармане, возвращаясь домой из кино вместе с Бет; и шагал прямо на стайки хмурых смуглых подростков, шатавшихся вечерами по тротуарам этого старого юго-западного городка, и подростки сторонились, давая нам пройти.

"Не гляди таким забиякой, милый, - говорила Бет. - Можно подумать, ты навязываешься на потасовку с юными мексиканцами". Она смеялась и прижималась к моей руке, помня, что муж - тихий, смирный литератор, мухи не способный обидеть, хоть и пишет повести, лопающиеся от насилия и сочащиеся кровью. "Как ты вообще до такого додумался?" - вопрошала она с широко распахнутыми глазами, прочитав особо жуткую главу о набеге команчей или пытках у апачей, как правило, взятую прямо из источников и лишь иногда расцвеченную кое-какими военными впечатлениями автора, передвинутыми на столетие назад. "Честное слово, дорогой, временами ты меня прямо пугаешь", - говорила жена и смеялась, отнюдь не перепуганная. "Мэтт совершенно безобиден, а придумывает чудовищные вещи, - весело повторяла она друзьям. - Похоже, у него просто-напросто больное воображение. Да, он охотился до войны - еще до нашей встречи, но бросил и это. Любит убивать только на бумаге..."

Я остановился посреди комнаты. На минуту для меня исчез гул вечеринки. Я смотрел на Тину. В мире не осталось никого, кроме нас двоих; мир опять казался юным, диким и живым, а не старым, цивилизованным и мертвым. На минуту почудилось, будто я пятнадцать лет пролежал в гробу, а сейчас кто-то приподнял крышку гроба, впуская свет и воздух.

Я глубоко вздохнул, и наваждение кончилось. Я снова был почтенным отцом семейства. Но явился призрак холостяцких дней, и положение могло стать неловким, если не повести себя правильно, то есть не подойти прямо к девушке, не поздороваться с ней как со старым другом и соратником и не потащить ее знакомиться с Бет, прежде чем возникнет недоразумение.

Я смотрел, куда бы определить мартини. Спутник Тины снял широкополую шляпу. Крупный блондин в замшевой спортивной куртке и клетчатой рубахе. Его шею обвивала плетеная кожаная полоска, из тех, что мужчины в западных штатах привыкли напяливать вместо галстука. Но блондин был приезжим, и одежда его выглядела чересчур новой, и чувствовал он себя в этом наряде не слишком комфортно.

Он потянулся помочь Тине снять меховую пелеринку, а Тина, поворачиваясь, изящно и небрежно поправила свободной рукою короткие темные волосы над ухом. Она не глядела на меня, даже не стояла ко мне лицом, движение вышло совершенно естественным. Но я не совсем позабыл окаянные месяцы подготовки перед первым заданием и уразумел, кому предназначается этот жест. Это был старый сигнал: позже подойду сама, приготовься и жди.

Я похолодел. Я едва не нарушил основное правило, вколоченное в каждого из нас: никого, никогда и нигде не узнавать. Мне и в голову не приходило, что игра может и по сей день продолжаться по тем же старым правилам, что появление Тины после стольких мирных лет может объясняться чем-либо иным, кроме неимоверного и невиннейшего случая. Однако старый сигнал готовности подразумевал настоящее дело. Он означал:

"Сотри с лица глупое выражение, бестолочь, покуда не провалил всю работу. Ты со мной не знаком, олух".

Он означал, что Тина работала, а быть может, в отличие от меня, и не прекращала работать. Он означал, что Тина ждет помощи... пятнадцать лет спустя.

Когда я добрался до Амоса Даррела на противоположный конец гостиной, Бет уже отошла. Амос сменил компанию и теперь вежливо беседовал с юной смуглянкой, обладательницей длинных темных волос.