Дональд Гамильтон - Засада

Местные жители называют эту реку Козьей — Roi de las Cabras. Во время моего пребывания там коз я не видел, но это ничего не значит. Ведь я охотился не на коз, а на человека. Правда, мы проплыли всего несколько миль вверх по течению реки, пока джунгли по обоим берегам не превратились в сплошную черную стену, нависшую над водой.

Тогда наш флотский рулевой, который, похоже, прекрасно ориентировался на местности, невзирая на сгустившуюся тьму, надул десантный резиновый плотик — кажется, это так называется — и повез меня к берегу. На том мое путешествие в сидячем положении завершалось. Я зажал между колен зачехленное ружье, чтобы оно не болталось и не било по ногам. Небольшой рюкзачок, куда менее заметный, валялся где-то на дне плота. Я встал, пошарил ногой под сиденьем, нашел его, закинул за спину и перебросил длинный пластиковый ремень ружейного чехла через плечо. Я ступил на берег в кромешной тьме, надеясь, что ни змеи, ни аллигаторы не выйдут приветствовать мое прибытие.

Кто-то произнес из темноты:

— Удачи вам, сэр. Мы вернемся послезавтра.

Уродливая лодчонка бесшумно дала задний ход — со времени второй мировой войны научились делать хорошие глушители для лодочных моторов — и развернулась. Мотор зафырчал, и лодка растворилась в ночи, полетев к ожидающему ее эсминцу. На борту им подадут горячий кофе, подумал я. Когда имеешь дело с военно-морским флотом, всегда в наличии много кофе. Но я уже не имел дела с военно-морским флотом.

Мне ничего не оставалось делать, как только стоять и ждать. Вот я стоял и ждал. Я все никак не мог отделаться от мысли, о некоем сходстве в названиях между Козьей рекой здесь, в Коста-Верде — назовем эту страну Коста-Верде, — и Заливом Свиней на Кубе, где приблизительно в сходных обстоятельствах на берег высадилась команда боевиков. Они, правда, намеревались развязать революцию, а я — предотвратить революцию, однако в общем и целом ситуации были идентичны. Я не мог не вспомнить, что тем ребятам в Заливе Свиней не очень-то повезло.

Позади меня в джунглях раздался хруст, но я не обернулся. Я стоял неподвижно на берегу, позволив им отчетливо видеть меня, с пустыми руками, на фоне сереющей в темноте воды. Интересно, им там страшно?

— Сеньор Эрнандес? — раздался тихий шепот.

— Да, я Мигель Эрнандес.

Это была ложь. В моих жилах нет ни капли крови конкистадоров. Родился я в Миннесоте, а потом в раннем детстве переехал в Нью-Мексико и поднабрался там испанских слов и выражений, однако я все же лучше владел скандинавскими языками, не говоря уж об английском. Но для этой экспедиции я вымазал лицо жженой пробкой и покрасил волосы в черный цвет. Правда, я не собирался дурачить кого-нибудь на близком расстоянии. С другой же стороны, было неразумно афишировать тот факт, что я иностранец. К тому же смуглое лицо в ночном лесу не особенно заметно.

— Сюда, сеньор, — произнес тот же голос. — Идите за мной, por favor.

Я спокойно повернулся и двинулся на голос. В кустах я заметил темный силуэт. Широкополая шляпа и, видимо, белая одежда. Человек, тихо ступая, пошел в глубь леса, и я отправился за грязно-белым пятном, маячившим во тьме, то и дело спотыкаясь о низкие ветви и цепляясь зачехленным ружьем за сучья и кусты. Обычно люди или любят бродить по джунглям, или предпочитают держаться от них подальше. Я предпочитаю последнее, но меня никто не спрашивал.

Мы вышли на небольшую полянку, посреди которой горел костер. Вокруг костра сидело несколько мужчин с суровыми смуглыми лицами — человек двадцать — и две упитанные смуглые женщины, одетые примерно так же, как и мужчины, хотя разницу можно было сразу заметить. Я подумал: что же здесь делают эти женщины, — ибо не ожидал с ними встречи. Потом я решил, что их специально привезли сюда, чтобы эта похожая на банду группа выглядела более правдоподобно.

Все были вооружены огнестрельным оружием, с которым, как мне сразу стало ясно, они обращались довольно привычно. Причем помимо винтовок у них было и несколько уродливых автоматов, на чьих стволах играли красные блики огня.

Когда-то считалось, что если pelado имеет мачете, он хорошо вооружен, а уж коли у него за плечами болтается ружьишко, он и вовсе большой человек. Теперь же, если у него нет автомата со скорострельностью семьсот выстрелов в минуту, то он просто тьфу! Что ж, латиноамериканский темперамент никогда не позволял приобрести навыка стрелять прицельными одиночными выстрелами.

Впрочем, эти хорошо обученные и совсем не похожие на крестьян ребята, конечно, были никакие не pelado. Несмотря на присутствие женщин и, невзирая на неописуемые одеяния и ленивую расслабленность, можно было сразу почуять витающий над этим лагерем армейский дух. Мой проводник провел меня мимо костра к человеку, сидящему в складном кресле и курившему сигару. Это был невысокий плотный усач в широкополой соломенной шляпе и замызганных военных штанах. Ему давно не мешало бы побриться, и по нему сразу было видно, что щетина его немало раздражает. И все же каким-то непонятным образом при тусклом мерцающем свете костра он выглядел чуть ли не щеголеватым. Возможно, такое впечатление создавалось благодаря его сигарете.

На поясе в кобуре у него висел автоматический пистолет 45-го калибра. Запри он этот пистолет в своем штабном сейфе в столице Коста-Верде — священное название этого славного города постоянно вылетает у меня из головы, — ему было бы не труднее добраться до него, чем сейчас.

— Лодка прибыла, mi coronel< Мой полковник (исп.) >, — сказал мой проводник. — Вот этот человек.

Сидящий в кресле отпустил проводника взмахом руки и взглянул на меня.

— Вы называете себя Эрнандесом?

Он даже не встал поприветствовать меня и не вытащил сигару изо рта. Голос у него был надменный. Ага, вот, значит, как мы будем работать. И я сразу помянул про себя добрым словом одного военного мудреца, как его там, который заявил, что ему по душе иметь дело с любым неприятелем, но Боже его упаси от общения с союзниками.

— А кого это интересует? — спросил я.

— Я полковник Эктор Химинес. — Он произнес фамилию на испанский манер, с ударением на втором слоге.

— Ну, если вы Химинес, то я Эрнандес.

— А как ваше настоящее имя?

Вообще-то это не было государственным секретом. Моя “крыша”, скорее, имела большее значение для него, чем для меня. Если ему так уж хочется нарушить конепирацию — что ж, его дело. Это же его страна, и ему здесь жить, в конце концов. Мена же — увольте. Я тут оставаться не собирался. В том, разумеется, случае, если мне было суждено вернуться живым с этого задания.

— Я Хелм. Мэттью Хелм.

Тут он наконец вынул сигару изо рта и, взглянув на нее, отбросил в сторону. Потом внимательно смерил меня взглядом.