Олег Сидельников - Нокаут

Поздоровавшись, старичок вежливо осведомился о цели приезда уважаемых гостей.

— Председателя надо повидать, — объяснил Сергей Владимирович. — Какой у вас председатель — хороший человек, плохой человек?

Колхозный сторож удивленно вскинул брови:

— Уж не из Бахкента ли вы? Комиссия?

— Из Бахкента. Комиссия, — нагло улыбнулся Винокуров.

Сторож помял в руках бородку и заметил не без яду:

— Опоздали, уважаемые. Сняли мы председателя, не дождавшись комиссии. — У Винокурова и Сопако перехватило дыхание. — Еще два года назад сняли бездельника Мамурджана. Теперь у нас новый раис. Мудрый, справедливый человек. Карим Саидов его зовут.

— Нам и нужен Карим Саидов! — не удержался Лев Яковлевич, — а никакой не Радж Капурджан.

— Мамурджан, — поправил Сопако старичок. — Мы в свое время жалобу на него писали. Очень глупый человек. Очень любил озадачивать людей. Соберет бригадиров и шумит: «Это какой порядок?! Директива есть, установка тоже есть, решение есть. Все есть. Навоза нет. Не заготовили, не вывезли на поля. Нет у вас вкуса к местным удобрениям… Какие сводки писать будем? Обязательство кто выполнять будет, я, что ли?!»

Старичок явно копировал голос и интонации снятого председателя.

— Как же это вы осмелились его снять с работы? — поинтересовался Винокуров.

— Очень просто, уважаемый. Надоел Мамурджан. Все хозяйство запустил. А особенно зло взяло из-за стекол… На стол которые кладут. Мы стекло на стол кладем, а Мамурджан по стеклу хлоп — и нет стекла. Мы опять кладем — он опять озадачивает, опять бьет. Надоел. Собрали общее собрание, и слетел Мамурджан…

Сергей Владимирович поморщился. Он не ожидал столь демократических порядков в кишлаке.

— Ладно, старик, — оборвал он грубо- общительного сторожа, — надоел мне твой Мамурджан. Расскажи-ка лучше, как разыскать Карима Саидова.

Старичок обиженно заморгал, но все же, видимо, не захотел ответить грубостью на грубость.

— Прямо, затем налево и километров пять через поля. Он в дальних бригадах.

— Нет, уж лучше здесь его подождать. Где дом его?

— Понимаю! — сторож лукаво блеснул глазами. — Жарко.

Проглотив «пилюлю», Винокуров с Сопако отправились разыскивать дом Саидова. У арыка симпатичная черноглазая девчушка лет шести мастерила кораблик. Во дворе шумела детвора. Здесь был детский сад.

— Эй, мелочь пузатая! — крикнул ей Винокуров. — Где дом председателя колхоза?

— Я не мелочь, — серьезно ответила девочка, — я Джамиля, а председатель — мой папа. Живем мы во-о-н там… Во-о-н сад, а в саду Петя, мой брат…

— Петя?.. Брат?! — уставился на Джамилю Сергей Владимирович.

— Брат. У меня мно-о-ого братьев и сестер. Пятнадцать штук… Тулкун, Грицко, Хейно, Сирануш, Рива, Шота… — Девочка старательно загибала пальцы, пересчитывая братьев и сестер.

— Пошли, — Винокуров ткнул в бок Сопако. — Нечего стоять, разинув рот. Дети любят фантазировать.

Однако Джамиля не фантазировала. В садике действительно оказался Петька, русоволосый мальчуган с облупившимся носом. Он твердо и решительно заявил, что Карим Саидов его отец.

Лев Яковлевич долго почесывал загривок, разглядывая диковинного Петьку. Вдруг Винокуров тихо рассмеялся.

— Не соображаете? — шепнул он Льву Яковлевичу. — Ну, конечно! Серьезно думать — не ваше амплуа. Карим Саидов попросту байско-феодальный пережиток. Многоженец он.

Бодро зашагали они к дому, белевшему из-за серебристых стволов могучих тополей. У крыльца их встретила женщина лет сорока пяти в широком мягких тонов платье без талии. Узнав, что в гости пожаловали журналист и фотокорреспондент, она нисколько не смутилась.

— Очень приятно. Прошу в беседку. Чаю попьете. Матлуба Ибрагимовна меня зовут… Проходите, пожалуйста, а я кое-что приготовлю. У нас говорят: гость в доме — счастье в дом!.. Простите… Сергей Владимирович… так, кажется? Отчего вы все время оглядываетесь? Может, с вами еще кто приехал? Пусть заходит.

У Винокурова уже созрел план, как «ухватить за больное место» Саидова, если понадобится его шантажировать. Он бросил небрежно:

— А где же остальные жены председателя. Разве мать Петьки живет отдельно или, скажем, мать… как ее — Сирануш?

Матлуба Ибрагимовна посмотрела на гостей недоуменным взглядом.

— Нет… Разве вам неизвестно?.. Какие жены? В нашем колхозе, да и во всем районе многоженство давно ликвидировано… Обидные слова говорите.

— В таком случае откуда у вас Петька, Сирануш, Грицко, Рива и так далее? — щуря глаза, съехидничал Сергей Владимирович. — Ха-ха!.. Понимаю! Аист принес.

Больше Винокурову смеяться в этот день не пришлось. Матлуба Ибрагимовна с сомнением оглядела Винокурова и Сопако, заметив словно невзначай:

— Никогда таких неосведомленных журналистов не встречала. О нас, пожалуй, вы могли и не знать, но так глу… извините… так поверхностно судить о нашем народе!

Сергей Владимирович смутился. Его бесило, что он оказался в глупом положении.

— Мы с крайнего севера, — сказал он льстиво. — Мы… извините нас. Объясните все по порядку…

Кое-как он вымолил прощение. Женщина, подавив обиду, присела у столика, покрытого цветистой скатертью, и начала рассказ. Слушая ее, Сопако разинул рот от изумления, а Винокуров, скрывая досаду, покусывал губу, не зная — верить жене председателя или не верить.

Матлуба Ибрагимовна и Карим Саидович поженились в 1938 году. Очень хотели ребенка. Но детей не было. И тогда взяли они из детского дома двухлетнего черноглазого карапуза. Так в доме появилось счастье по имени Тулкун.

— Сейчас Тулкун большой, совсем взрослый, — улыбнулась женщина одними глазами. — Лучший тракторист… Да… А потом война грянула. Стали привозить в Бахкент детишек… худые, запуганные, в глазах тоска. Поехали мы как-то с мужем в город, решили сироткам сладостей занести. Пришли в детдом… Малышей полно, и у всех родители либо погибли, либо без вести пропали. Так бы обняла всех сироток и к груди прижала. Смотрю на мужа, а он обнимает меня: «Не плачь, Матлуба», а сам бледный…

Матлуба Ибрагимовна вздохнула, в уголках ее глаз светились две блестящие капельки.

…Подошли к одной койке. Девочка в ней лет пяти. Бредит. Маму свою зовет. А мамы нет. Убили ее во время бомбежки поезда. Рядом — на другой койке — мальчик двух лет… В ручонку осколком ранен, мечется. Болит ручонка. Какое сердце не надорвется, на них глядя…Приехали мы домой с дочкой Ривой и сыном Грицко…И знаете, хоть и тяжелое, голодное время было, а дети словно счастье в дом принесли. Рива школу в прошлом году окончила с серебряной медалью. На Алтай уехала, целинные земли осваивать. Грицко в девятом классе…Постепенно росла наша семья. Из многих краев у нас дети, из Эстонии и Армении, из Грузии и Белоруссии. И все родные нам. Мы и после войны двумя дочками и сыном обзавелись. В детском саду они сейчас. Скоро вернутся…