Борис Громов - Лубянская ласточка

Владимир свято верил в свою элитарность, всесилие полезных связей и «подковерных» интриг. На простых смертных он, еще учась в МГИМО, привык поглядывать сверху вниз, руководствуясь девизом: «Все для карьеры!» Перед распределением он получил предложение от КГБ… Кулябов-старший пришел в полное расстройство. Генерал, как это часто встречается у армейских офицеров, питал глубокую неприязнь даже к аббревиатуре ведомства, куда его сына пригласили работать. И тут впервые в жизни ему не удалось наставить сына на путь истинный. А Владимир поставил себе цель – быть командированным в Париж и в конце концов достиг ее. Отец уже давно смирился с выбором сына, тряхнул связями – и старый друг семьи, заместитель заведующего Отделом административных органов ЦК КПСС, помог протолкнуть Кулябова в парижскую резидентуру. К тому же возникла удобная оказия: у одного из работников заканчивался срок контракта в ЮНЕСКО. Владимир не сомневался, что сможет показать себя в роли мастера-агентуриста, тем более что одновременно с местом он получал «на блюдечке» одного из самых результативных агентов. Ну как после этого не счесть себя баловнем Фортуны?

Борису тоже по-своему везло, но он не считал, что жизнь ему что-то должна – всего приходилось достигать собственным трудом и способностями. Случалось и шишек набить. Со временем жизнь немного пообтесала Петрова с его максималистским характером, его самоуверенность дозрела до мужской уверенности в себе, а опыт общения с самыми разными людьми избавил от юношеской нетерпимости.

Мы уже говорили, что молодому переводчику посчастливилось общаться с людьми из числа сильных мира сего, вплоть до министров, финансовых магнатов и коронованных особ, общаться в той обстановке, когда объединяющее людей хобби убирает многие искусственные преграды. Встречаясь с интересными людьми, он получал удовольствие, открывая для себя их мир. Он получил бесценный опыт и не нажил комплексов. Он мог быть приятелем или скрытым противником, ведя тонкую психологическую игру, но его интерес к событиям и к людям был всегда искренен. Поэтому люди с западным менталитетом также с удовольствием общались с Петровым, узнавая от него много интересного. Так случилось и с Морисом де Вольтеном. Не случайно с самых первых встреч по его инициативе они перешли на «ты»…

К моменту передачи на связь Кулябову – Владу Аристократ был одним из самых продуктивных агентов советской внешней разведки в НАТО. С Петровым они работали ровно, хотя и напряженно. Между ними давно установились надежные, товарищеские отношения. Они были как два союзника, объединившиеся против главного противника – агрессивной политики американцев в НАТО. Барон всегда знал, что может рассчитывать на поддержку и помощь своего куратора. При этом каждый гордился тем, что был патриотом своего Отечества.

С Кулябовым все складывалось иначе – не получилось той степени доверительности, взаимопонимания и уважения, которые во многом зависят от способностей и такта оперативного работника. Наконец, Кулябову просто не хватало ясного понимания того, что движет бароном в его сотрудничестве с КГБ. Да он, пожалуй, просто и не мог этого понять с точки зрения своих жизненных установок и выработанных стереотипов. И, как назло, именно теперь судьба начала испытывать барона на прочность.

Однажды он получил через помощника Макферсона – полковника Патрика ван Гроота, голландца по национальности, комплект секретных документов. Весьма объемный – 35 страниц основного текста и пять прилагаемых карт. Это был сверхсекретный обновленный план верховного главнокомандующего вооруженными силами НАТО по нанесению ядерных ударов по стратегическим центрам стран Варшавского Договора. Ценность подобной информации для Москвы колоссальна!

Нечего и думать, чтобы скопировать все на работе. Слишком рискованно. А карты – вообще проблема. Их надо снимать частями, разложив на столе или на полу. В кабинет в любой момент могли зайти коллеги. По расчетам барона, фотографирование могло занять около полутора часов. Трудность заключалась еще и в том, что полковник ван Гроот, по указанию генерала, дал материалы лишь для ознакомления, так что вернуть их необходимо до конца рабочего дня для передачи в спецчасть штаба, где хранятся секретные документы.

«Что же делать? – лихорадочно думал барон. – Получается, на этот раз придется ограничиться внимательным изучением плана?.. Разумеется, сделать выписки… Но этого недостаточно. Документ имеет для Москвы огромную важность… Каким-то образом нужно сфотографировать его вместе с картами. Как это сделать?!»

Неожиданно зашевелился червячок сомнения: «А почему я обязан так поступить?!» Редко, однако все же время от времени подобные мысли тревожили французского полковника. Но тут перед ним вдруг всплыло самодовольное лицо Хейга во время памятного коктейля. Вслед за этим де Вольтен физически, словно наяву, ощутил на себе высокомерные взгляды американских офицеров с их непоколебимой уверенностью в собственном превосходстве. И червячок исчез так же стремительно, как и появился. Мысли стали четкими и ясными.

Надо действовать, и действовать оперативно. Сейчас же звонить полковнику и докладывать: документ сможет вернуть только в самом конце рабочего дня. Почему? Занят важными текущими бумагами.

Он поднял трубку внутреннего телефона и, набрав номер ван Гроота, услышал мелодичный голосок секретарши полковника Гизелы Эккерман, хорошенькой блондинки, которая вот уже два года с момента своего поступления на работу в Центр с обожанием смотрела на барона.

– Полковник вместе с генералом Макферсоном срочно отъехал и будет в офисе к концу дня… – прозвучал голос девушки с оттенком затаенной грусти. Возникла пауза – возможно, Гизела ждала приглашения провести с бароном уикэнд в Париже, куда, как известно, полковник де Вольтен последнее время стал ездить чаще, чем обычно. От наблюдательной секретарши ничто не ускользает, особенно если она служит в НАТО.

Будет только в конце дня… Вот он, Господин случай! Барон понял, что ему следует сделать.

– Фрау Эккерман, – Морис всегда разговаривал с Гизелой исключительно официальным тоном, чтобы не дать повода вообразить бог знает что, – я тоже отъеду. Часа на два, не больше: у меня сильно разболелся зуб. Если полковник вдруг приедет раньше, предупредите его. Сообщите ему также, что материалы, переданные мне сегодня, лежат в моем рабочем сейфе.

Сложив документы в портфель, Морис быстро вышел из кабинета. Он спустился на первый этаж и, пройдя турникет с дежурным сержантом из службы безопасности, предъявив тому пластиковую карточку-удостоверение, вышел из здания прямо к парковке служебных и личных автомобилей работников Центра. Быстро включив двигатель своего служебного «мерседеса», барон обогнул здание и поехал по широкой асфальтовой полосе, ведущей к единственному въезду на объект. КПП находился рядом с высоким забором, над которым, помимо колючей проволоки, тянулись три ряда проводов с пропущенным током высокого напряжения, о чем свидетельствовал желтый щиток с пронзающей череп молнией и лаконичной надписью «Danger!». Здесь барон еще раз показал свое служебное удостоверение и наконец выехал за пределы Центра.