Михаил Прудников - Операция «Феникс»

— Да, да, конечно, — подтвердил Кларк.

— У нас с дедом три комнаты и большая кухня на втором этаже в новом доме на Фридрихштрассе… Самая большая комната — гостиная, там висит несколько репродукций с работ Дюрера, на полках — сувениры…

Мысли Ганса были необыкновенно ясны, фразы текли плавно, как бы сами собой, воображение работало с необыкновенной живостью. «Что со мной сделалось? — думал Ганс. — Откуда эта лёгкость, неужели виски? Нет, не может быть. Но тогда что же?» Но задерживаться на этой мысли Гансу не хотелось, его неудержимо тянуло говорить. И он говорил без умолку, тем более что Кларк проявлял интерес даже к пустякам: где в квартире лежат его вещи, какой бритвой он бреется, что готовит себе на завтрак, где обедает, есть ли у него любимые блюда. Вопросы сыпались один за другим. И Ганс отвечал с необычной для него словоохотливостью.

Покончив с подробностями квартирной обстановки и привычками Ганса, перешли на разговор о Москве. Кларк попросил его рассказать о его русской знакомой.

— Она красива?

— Мне кажется, да.

— И вы собираетесь на ней жениться?

— Если она согласится, то обязательно, мы…

— Опишите, как она выглядит, как одевается, где работает, кто её родители? Кстати, вы с ними знакомы?

Ганс вспомнил Танину квартиру в Черёмушках, шумный зелёный двор, где много детей и летом с тополей падает пух. Таниного отца с широким добродушным лицом и крупными сильными кистями рук — он был известным учёным-физиком. Танину мать — полноватую женщину с удивительно добрыми чёрными глазами. Рассказывая об этом, Ганс не переставал удивляться, насколько живо он всё себе представляет.

Потом Кларк перешёл к другому вопросу: он спросил, кого Ганс знает в посольстве ГДР в Москве, попросил подробно описать этих людей, их характеры и привычки…

Кого он знал в посольстве? Близко — никого. Только, пожалуй, третьего секретаря — Штропа. Они учились в одной школе и неожиданно встретились в Москве. Потом он назвал ещё несколько фамилий, описал их внешность.

Вопросы следовали один за другим. Сколько времени длилась беседа — час, два, а может, три, Ганс сказать не мог. Он только обратил внимание, что в комнате стало темней. Неожиданно Ганс почувствовал страшную усталость. Говорить ему стало невмоготу. Ему хотелось повалиться на постель и заснуть.

— Извините, — пробормотал он, — я хочу…

— Да, да, — спохватился Кларк, — вы устали. Вам надо отдохнуть. У вас был тяжёлый день.

Кларк с помощниками поднялись и, пожав Гансу руку, оставили одного. Уже засыпая, он подумал, что забыл спросить хозяев, когда же они его отпустят. Но подумал об этом равнодушно, как о чём-то постороннем.

Ганс проспал четырнадцать часов тяжёлым глубоким сном. А в это время на Мюллерштрассе, 31, несколько машинисток переписывали с магнитофонных лент его показания. Кларк торопился: к прибытию двойника ему хотелось подготовить все документы, ведь перед отъездом в Восточный Берлин двойник должен выучить все эти показания наизусть, успеть вжиться в новую роль.

Назавтра допрос повторился. Опять последовал обед, опять в бокал Ганса всыпали небольшую дозу допинга, опять магнитофоны, установленные в соседней комнате и соединённые невидимой проводкой с микрофоном под столом, накручивали сотни метров беседы.

Так продолжалось несколько дней.

Чем больше Кларк занимался операцией «Феникс», тем больше он увлекался ею. Идея Лейнгарта, показавшаяся ему сначала невероятной, слишком смелой и необычной, приобретала очертания реального конкретного дела. Впрочем, так ли уж она была необычна? История шпионажа знает немало примеров, когда для получения информации использовался двойник. Но одно дело читать и слушать о подобных примерах, совсем другое — самому быть участником подобной операции.

Мысль о том, что перед ним открываются блестящие возможности сделать карьеру и наверстать упущенное, подстёгивала Кларка. Его охватила творческая лихорадка, подобно той, которая овладевает писателем, приступающим к роману, или художником перед полотном, на котором прорисовываются первые контуры его замысла. Пожалуй, вот ради таких минут Кларк и любил свою профессию.

Самое главное, думал Кларк, не упустить ничего. Любая мелочь могла погубить или спасти всё дело. Двойник должен был знать об оригинале всё, или почти всё, и поэтому три дня Кларк тщательно препарировал память Ганса Кушница, пытаясь проникнуть в её самые глухие закоулки. Кларк особо настаивал, чтобы Ганс вспомнил всех своих знакомых как в Москве, так и в Берлине и описал подробно их внешность. Стоило упустить хотя бы одного — и встреча двойника с этим упущенным знакомым могла иметь печальные последствия. Допустим, на улице Москвы к двойнику Ганса подойдёт товарищ по университету, достаточно хорошо знающий подлинного Ганса, поздоровается или окликнет его. Поведение двойника сразу же покажется странным, если тот не узнает «своего знакомого». В худшем случае это обстоятельство может привести к провалу. «Вспомните других ваших знакомых, — без конца настаивал Кларк, — их приметы, род занятий, при каких обстоятельствах вы встретились в первый раз».

Допросы Ганса продолжались всё время, пока готовился двойник.

На следующий день после беседы Кларка с Лейнгартом несколько сотрудников были направлены в разведывательные школы секретной службы, в школы разведки стран НАТО. Десятки лиц по обе стороны Атлантики подключались к операции «Феникс», конечная цель которой была известна только очень узкому кругу лиц.

Через два дня после начала операции Кларк почти одновременно получил две шифровки: одну — из Англии, другую — из Турции. Адресаты сообщали, что, как им кажется, они нашли среди курсантов школ подходящие кандидатуры. В тот же день специальными самолётами ВВС Англии двойники были доставлены на военно-воздушную базу близ. Франкфурта-на-Майне, а оттуда по фальшивым паспортам с группой голландских туристов — в Западный Берлин.

Кларк ждал двойников с нетерпением. Он подолгу рассматривал сильно увеличенный снимок Физика-Кушница. С фотографии на него смотрел молодой человек не то испуганно, не то удивлённо. Обычное лицо, которое в толпе не привлечёт внимания: глубоко посаженные светлые глаза, прямой, немного коротковатый нос, светлые гладко зачёсанные волосы. Только подбородок — широкий, красиво очерченный, с ямочкой посредине — придавал этому лицу некоторую индивидуальность.

Внешность Физика, как называли Ганса на Мюллерштрассе, 31, вполне устраивала Кларка. Именно тем, что в ней не было ничего броского, кричащего, неповторимого. Даже рост — 178 см — был самым обычным для мужчин. Всё это облегчало работу по подбору двойника. «Да, да, — твердил себе Кларк, — подыскать человека с такими данными — задача вполне реальная».