Джон Карре - Абсолютные друзья

Саша с трудом поднимается на ноги, застегивает пуговицы рубашки. Дыхание становится порывистым. Может, у него язва, может, какая еще внутренняя болезнь. «Мы снова в отеле „Дрезден“, – думает Манди, когда Саша оглядывается в поисках пиджака. – Мимо течет все та же гребаная река, а между нами все та же бездонная пропасть. Через минуту он уедет в солнечный закат и оставит меня, бесчувственного идиота, каким я всегда и был».

– Это мой чертов банк, Саша, – молит он. – Ради бога, сядь и перестань изображать примадонну. Мне нужна твоя помощь.

Именно так он планировал продолжить игру, если бы ему не удалось добиться признания сквозь слезы, на которое он рассчитывал.

Саша снова сидит, но теперь подобрал колени к груди и охватил их руками, а костяшки пальцев побелели от напряжения. Челюсть выпячена, как бывало, когда он говорил о герре пасторе, и он ни на секунду не отрывает глаз от лица Манди. Еда и вино более его не интересуют. Все внимание Саши сосредоточено на словах Манди и на выражении лица Манди, с которым он их произносит. И Манди едва ли удалось бы выдержать эту проверку, не пройди он суровую школу, когда год за годом лгал Профессору и его помощникам.

– Моему банку не дает покоя вопрос, откуда взялись деньги, – жалуется Манди, вытирая со лба пот. – В наши дни действуют жесткие инструкции на случай неожиданного поступления крупных сумм. Все, что больше пяти тысяч долларов, вызывает подозрения.

Он выстилает фактами дорогу к выдумке.

– Они отследили путь денег, и им не понравилось то, что удалось выяснить. Они намерены обратиться в компетентные органы.

– Какие органы?

– Я полагаю, те самые. Откуда мне знать. – Он еще сильнее сгибает правду. Еще мгновение, и она сломается. – Они прислали сюда человека. Он представился сотрудником центрального офиса. Задавал вопросы насчет того, кто стоит за этими платежами. Как будто они имели криминальное происхождение. В своих ответах я следовал рекомендациям людей Дмитрия, но они его не удовлетворили. Претензии сводились к тому, что мне нечего им показать, ни контракта, ни каких-либо писем. Я даже не мог назвать ему имя моего благодетеля. Взял и получил полмиллиона долларов неизвестно от кого, из мест с подмоченной репутацией, отмытых через большие банки.

– Тедди, это чисто фашистская провокация. Эти мерзавцы очень уж долго держали тебя на крючке, вот и разозлились, когда ты с него соскочил. Я думаю, ты оказался очень уж наивным.

– Потом он спросил, имел ли я в прошлом что-то общее с анархистами. Или с их сторонниками. Он говорил про евроанархистов. Таких, как Фракция Красной армии и Красные бригады. – Манди делает паузу, дабы эта дезинформация дала какой-то эффект, но эффекта нет. Саша все так же смотрит на него, в глазах – шок, появившийся в тот самый момент, когда Манди ступил на эту дорогу.

– И ты? – спрашивает Саша. – Что ты ответил?

– Я спросил, при чем тут анархисты.

– А он?

– Спросил, почему меня выслали из Берлина.

– И ты?

Манди хочется рявкнуть на Сашу, чтобы тот прекратил допрашивать его и просто слушал. «Я пытаюсь посеять в тебе тревогу, вытащить тебя из этой передряги, заставить признаться, а ты смотришь на меня так, словно злодей – это я, а ты белый и пушистый».

– Я сказал, что в молодости был бунтарем, как и любой другой, и не думаю, что сей факт каким-то боком связан с моими нынешними отношениями с банком или получением денег от уважаемого Фонда. – Он продолжает фантазировать. – С тех пор они не оставляют меня в покое. Дали заполнить кучу каких-то бланков, а вчера мне позвонил какой-то человек, представившийся сотрудником отдела специальных расследований, и спросил, могу ли я назвать лиц, которые подтвердили бы мою добропорядочность в последние десять лет. Саша, пожалуйста, послушай меня…

Теперь он становится Сашей: глаза круглые, руки призывно протянуты вперед, точно так же вел себя Саша, когда умолял взойти с ним на вершину горы.

– Ты действительно больше ничего не можешь сказать мне о Дмитрии? Очень помогло бы его настоящее имя… какие-то сведения о прошлом… естественно, добропорядочные сведения… какая-то информация о том, как он нажил свое состояние… какие у него политические взгляды? – И еще веский довод: – Я сейчас словно уж на горячей сковородке, Саша. Этот тип от меня просто так не отстанет.

Манди стоит, Саша, не изменивший позы, смотрит на него снизу вверх. Но вместо страха и чувства вины в его глазах жалость к другу.

– Тедди. Я думаю, ты прав. Тебе следует выйти из этого проекта до того, как будет поздно.

– Почему?

– Я спрашивал тебя раньше, когда мы поехали на встречу с Дмитрием. Я спрашиваю тебя вновь. Ты действительно веришь своей риторике? Ты действительно готов к возвращению на интеллектуальные баррикады? Или ты один из тех ура-патриотов, которые храбро маршируют на войну, но при звуке первого выстрела начинают рваться домой?

– Я готов вернуться, если баррикады интеллектуальные и никакие другие. Что мне сказать банку?

– Ничего. Порви их бланки. Не отвечай на звонки. Пусть носятся со своими фантазиями. Ты получаешь деньги от арабского благотворительного фонда, а когда у тебя еще не росла борода, ты был псевдобунтарем в Берлине. Для их бедных больных рассудков этого более чем достаточно. Для них ты – евро-террорист с происламистскими симпатиями. Они упоминали, что твой друг – известный возмутитель спокойствия Саша?

– Нет.

– Я разочарован. Я думал, что являюсь главным козырем в затеянной ими игре. Пошли, Тедди. – Он начинает собирать остатки еды, раскладывает ее по пластмассовым контейнерам. – Хватит этих глупых разговоров. Мы вернемся в твою прекрасную школу, напьемся и ляжем спать на чердаке, как в давние времена. А утром, перед тем как я уеду в Гамбург, ты скажешь мне, должен ли я искать на твое место нового человека. Это не проблема, будь уверен. А может, к тому времени мужество вернется к тебе, а?

И с этим Саша обнимает Манди за плечо. Чтобы подбодрить его.

На велосипедах они едут бок о бок, как привыкли. Манди лениво нажимает на педали, подстраиваясь под Сашину скорость. Уже выпала вечерняя роса. Река течет рядом, красный замок наблюдает за ними в сгущающихся сумерках.

– Знаешь, что самое плохое… я бы даже сказал, отвратительное, в этих банкирах? – спрашивает Саша, руль выворачивается, он чуть не врезается в Манди, но в последний момент успевает выровнять велосипед.

– Жадность, – предполагает Манди.

– Хуже. Гораздо хуже.

– Власть.

– Даже хуже, чем власть. Они стараются стричь нас всех под одну гребенку. Либералов, социалистов, троцкистов, коммунистов, анархистов, антиглобалистов, борцов за мир. Всех красят розовым цветом. Мы все ненавидим евреев и Америку, мы все тайком восхищаемся Усамой. Знаешь, о чем они мечтают, твои банкиры?