Джон Карре - Абсолютные друзья

– Так что еще ты поделывал в Париже, когда не отбирал книги и не спал с журналистками? – любопытствует Манди, посчитав этот вопрос подходящим для вступления.

– Можно сказать, инспектировал войска, Тедди, – небрежно отвечает Саша. – Тебя опять побила Зара? – Синяк под глазом Манди окончательно не прошел.

– Новые войска, старые войска? Людей, которых ты знал по прошлым жизням? Какие войска?

– Наших лекторов, разумеется. Лекторов и интеллектуалов, которые будут вести занятия в нашем университете. А о каких войсках, по-твоему, я говорю? Лучшие некупленные умы во всех основных дисциплинах.

– И где ты их откапываешь?

– В принципе во всем мире. На практике, в Старой Европе. Дмитрий отдает ей предпочтение.

– В России?

– Мы пытаемся. Любая страна, не вошедшая в Коалицию, [108] Коалиция – страны, поддержавшие войну 2003 г. в Ираке и направившие свои войска в эту страну. занимает почетное место в списке Дмитрия. К сожалению, в России исключительно трудно найти не скомпрометировавших себя левых.

– Значит, лекторов отбирает Дмитрий, а не ты?

– Они отбираются в результате консенсуса. Предлагаются определенные кандидаты, многих, уж не сочти меня нескромным, называю я, формируется список и передается Дмитрию.

– В списке есть арабы?

– Будут. Не сразу, на втором или третьем этапе. Дмитрий – прирожденный генерал. Мы намечаем малое, достигаем поставленной цели, перегруппировываемся, продвигаемся к следующей.

– Ты виделся с ним в Париже?

– Тедди, я думаю, ты проявляешь излишнее любопытство.

– Почему?

– Пожалуйста.

Манди колеблется с продолжением. Мимо проплывает большая баржа, поблескивая свежей краской под вечерним солнцем. На палубе, ближе к носу, стоит зеленый спортивный автомобиль.

– Слушай, у тебя нет ощущения, что вся эта глупая секретность – перебор? Я хочу сказать, мы не готовим путч, так? Просто создаем форум.

– Я думаю, Тедди, что ты, как обычно, далек от реальной жизни. Западные учебные учреждения, которые отказываются признавать сегодняшние табу, по определению ведут подрывную деятельность. Скажи новым вашингтонским фанатикам, что создание Израиля – чудовищное преступление против человечества, и тебя тут же назовут антисемитом. Скажи, что никакого Райского сада не было, и тебя назовут опасным циником. Скажи, что человек придумал бога для того, чтобы компенсировать свое научное невежество, и тебя назовут коммунистом. Тебе известны слова американского мыслителя Дресдена Джеймса? [109] Джеймс, Дресден – современный американский философ, придерживающийся левых взглядов.

– Конечно же, нет.

– «Когда хорошо скомпонованный пакет лжи навязывался массам из поколения в поколение, правда начинает казаться совершеннейшей нелепостью, а изрекающий ее – абсолютным безумцем». Дмитрий намерен выбить эту цитату на входе в каждый из наших колледжей. Он даже собирался назвать весь проект Университетом абсолютных безумцев. Только благоразумие остановило его.

Манди передает Саше куриную ножку, но Саша лежит на скамье с закрытыми глазами, так что Манди водит ножкой у его носа. Наконец он улыбается и открывает глаза. Ни в Берлине, ни в Веймаре, ни в любом другом городе их встреч Манди никогда не видел на лице друга столь глубокой удовлетворенности.

– Ты собираешься повидаться с ней вновь? – спрашивает он, вновь переходя на пустяки.

– Это большой вопрос, Тедди. Она в критическом возрасте и нацеливается на замужество.

В этом для Саши ничего не изменилось, не без горечи отмечает для себя Манди, на мгновение вспоминая Юдит. Предпринимает еще одну попытку.

– Саша, во время твоего великого сафари… в эти упущенные годы, когда ты мне писал…

– Они не упущенные, Тедди. Это были мои Lehrjahres. Годы обучения. Подготовки к этому проекту.

– В этот период случалось ли тебе… контактировать с людьми, которые зашли очень далеко… теми, кто провозглашал необходимость вооруженного сопротивления… более того, если угодно, террора?

– Часто.

– И под их влиянием… они переубедили тебя?

– Ты это о чем?

– В свое время мы об этом говорили. Ты и я. Юдит. Карен. На эту тему шли бурные дискуссии в Республиканском клубе. Как далеко допустимо зайти? Учитывая драматичность ситуации, и так далее. Какова справедливая цена, при каких обстоятельствах? Когда можно считать себя вправе начинать стрельбу? Ты утверждал, что Ульрика и ей подобные приносят дурную славу анархизму как движению. Вот я и задался вопросом, а не изменилось ли твое мнение.

– Ты спрашиваешь о том, что я думаю об этом… здесь… сейчас… когда мы пьем это прекрасное бургундское? Я полагаю, с твоей стороны это жестоко, Тедди.

– Не могу с тобой согласиться.

– Будь я палестинцем, живущим на Западном берегу или в секторе Газа, я бы стрелял в каждого оккупанта, израильского солдата, который попадался бы мне на глаза. Однако я плохой стрелок и у меня нет оружия, так что мои шансы добиться успеха равнялись бы нулю. Спланированный акт насилия против невооруженных людей не допустим ни в каком случае. Тот факт, что вы и ваши американские хозяева сбрасываете запрещенные шариковые бомбы и другие, не менее отвратительные, бомбы и ракеты на беззащитное население Ирака, шестьдесят процентов которого – дети, не изменяет моей позиции. Ты спрашиваешь меня об этом?

– Да.

– Почему?

Похоже, допрос развернуло на сто восемьдесят градусов. Это Саша – не Манди – сдерживает злость, и Саша, который сидит на траве, расправив плечи, пристально смотрит на него, ожидая ответа.

– Мне пришло в голову, что мы можем преследовать разные цели, вот и все.

– В каком смысле разные? О чем ты говоришь, Тедди?

– Возможно, ты и Дмитрий хотите сделать что-то большее, чем бросить вызов существующей тенденции в университетском образовании… или бросить вызов другими средствами.

– Например?

– Устроить какую-то заварушку. Послать сигнал тем, кто готов бороться с американизмом. – Слова Рурка крутятся в голове, и теперь он вынужден их озвучить. – Протянуть руку дружбы исполнителям самого сенсационного акта противодействия капитализму со времен изобретения пороха.

Какое-то время Саша, похоже, сомневается, что уши его не подвели. Вопросительно наклоняет голову, хмурится. Молчит, а руки начинают двигаться, словно он консультируется с находящимися перед ним предметами: практически пустой бутылкой бургундского, сваренными вкрутую яйцами, сыром, хлебом из грубой ржаной муки. Только потом он поднимает темно-карие глаза, и Манди, к своему ужасу, видит, что в них стоят слезы.

– Что ты такое говоришь, Тедди?

– Я прав, Саша?

– Ты настолько не прав, что мне дурно. Иди и будь англичанином. Участвуй в своих собственных гребаных войнах.