Чингиз Абдуллаев - Апология здравого смысла

— У тебя примеры только такие. Если композитор, то Моцарт, если поэт, то Пушкин.

— Примеры абсолютных гениев, — согласился Дронго, — универсальные примеры на все времена. Хотя ты знаешь, что кроме Моцарта я люблю еще Чайковского и Брамса.

— У каждого из них были свои отклонения. И свои сублимации, — напомнил Вейдеманис. — Может, у твоего «писателя» тоже такие отклонения.

— Но они не убивали людей, — жестко заметил Дронго, — и их фобии причиняли им гораздо больше страданий, чем окружающим людям. Гений может быть с сильными отклонениями, но он не способен отнять жизнь у другого человека. В этом я абсолютно убежден.

— Значит, твой автор не гений.

— Надеюсь, что нет. Но его сублимация вылилась в подобные убийства. И еще он хочет, чтобы о нем все знали. Чтобы его записи издавались и читались. Какие подробности тебе удалось узнать?

— Почти никаких. Я даже пошел к местному участковому. Девочка из благополучной семьи. Возвращалась из музыкальной школы. Убийца напал на нее, когда она проходила мимо строящегося здания, в котором никого не было.

— Почему?

— Был вечер субботы. Рабочие уже закончили свою работу. Преступник затащил девочку в это здание. Там ничего не было слышно, но она, очевидно, не очень кричала, просто не успела.

— Каждый раз, когда слышу о таких преступлениях, меня трясет от злости, — признался Дронго. — Если так будет продолжаться и дальше, то скоро во всех странах примут особые законы против педофилов. Их просто начнут стерилизовать после первых же преступлений. Даже в цивилизованной Европе.

— Я бы тоже проголосовал за эти законы, — заявил Эдгар, — а то получается странно. Педофилы-насильники получают несколько лет тюрьмы, потом выходят за примерное поведение и снова нападают на детей.

— И еще добавь к этому их адскую жизнь в колониях и тюрьмах, — напомнил Дронго, — где насильников не особенно жалуют. Их самих насилуют и избивают до полусмерти. Они отбывают не просто срок на зоне, а проходят через все круги ада. И выходят на свободу в сто раз более обозленными и мстительными, чем раньше.

— Ты думаешь, это похожий случай?

— Не знаю. Не думаю. Для обычного насильника или бывшего тюремного зэка он достаточно образован и умен.

— Выходит, что он сначала писатель, а уже потом насильник и убийца. Или наоборот?

— Ни то и ни другое. Судя по всему, его опусы — это документальное отображение его подвигов. Но он решился на подобные действия не сразу. Сначала прислал в редакцию несколько своих рукописей, словно проверяя возможную реакцию посторонних людей на его взгляды. Понимаешь, в чем дело? Он решился на подобные преступления не тогда, когда вышел на охоту за своими жертвами. А гораздо раньше. Когда решил начать доверять бумаге свои мысли. Более того, именно тогда, когда решился послать свои рукописи в издательство. Вот тогда он и перешел своеобразный «рубикон». А уже потом, когда он выплеснул все свои тайные мысли на бумагу и сделал их явными, он решился и на физические действия, посчитав, что может себе позволить то, о чем он раньше только мечтал.

Вейдеманис угрюмо кивнул головой.

— Возможно, ты прав, — согласился он.

— Сейчас появился еще и Интернет, — напомнил Дронго, — самое выдающееся изобретение людей в конце двадцатого века. И вместе с тем идеальная трибуна для разного рода графоманов, психопатов, эгоцентриков. Миллионы девочек и мальчиков выставляют свои фотографии, чтобы их могли увидеть все желающие. Тысячи графоманов печатают свои истории, чтобы их могли прочесть все желающие. Сексуальные маньяки ищут друг друга. Садисты находят мазохистов. Я недавно услышал вообще невероятную историю, происшедшую в Германии. Садист-людоед искал посредством Интернета мазохиста, который бы дал согласие, чтобы его съели. Что ты думаешь? Он нашел такую жертву. Сначала людоед ел живого человека, отрезая по частям, а потом убил его и съел оставшиеся части. Это называется глобализацией и развитием цивилизации.

— Ты выступаешь против развития цивилизации? — усмехнулся Вейдеманис. — Вот уж не думал увидеть тебя в подобной роли. Такой апологет запрета Интернета.

— Я апологет здравого смысла. А когда все доводится до абсурда даже путем Интернета, то я выступаю против этого. Кажется, Кант сказал, что «цивилизация — это осознанное движение к свободе». Но если под свободой понимают свободу насильников, садистов, людоедов и тому подобной мрази, то я против. Решительно и бесповоротно. И никто меня не убедит в обратном.

— На смертную казнь введен мораторий, — напомнил Эдгар, — и боюсь, что его уже никогда не отменят.

— Подозреваю, что да. Во всяком случае, в цивилизованной Европе считают, что смертная казнь — это анахронизм. Но при этом во многих странах всерьез обсуждают возможности принудительной кастрации насильников, или обычного членовредительства. При этом никто не считает, что это возвращение к варварским нравам Средневековья. Давай сделаем так. Завтра утром поедешь в Международный союз писателей на Поварской. Там раньше находился Союз писателей СССР. Я думаю, мы попросим руководство Союза помочь нам и проверить все личные дела сотрудников издательства.

— Что это нам даст?

— Во всяком случае, у нас появится хотя бы небольшой шанс. Союзы писателей были настоящими министерствами, и по количеству задействованных в их структурах офицеров государственной безопасности, офицеров резерва и скрытых стукачей, наверно, находились на первом месте среди всех остальных ведомств. Я думаю, что даже на военных заводах и в закрытых городах было гораздо меньше осведомителей, платных информаторов, агентов и просто желающих настучать на своего ближнего, чем в Союзах. Ты не знаешь еще одной пикантной особенности. Все председатели Союзов бывали обычно известными писателями, которых выбирали по рекомендациям Центрального комитета КПСС, а вот секретари по организационным вопросам были почти всегда не просто офицерами КГБ, а генералами этой организации. Более того, они могли быть вообще не писателями. И все финансовые, кадровые и организационные проблемы курировали именно эти всесильные секретари по организационным вопросам. В Союзе писателей СССР был знаменитый Верченко, который не был генералом, но был исключительно влиятельным человеком и имел целый штат действующих офицеров в своем подчинении. Я уже не говорю про генерала Ильина и других офицеров, которые были секретарями Московского и Российского союзов писателей.

— Откуда ты все это знаешь? Неужели рассказали за один день в Переделкино? — улыбнулся Вейдеманис.

— Нет, конечно. Я интересовался историей Союза. Исключительно интересная история зарождения, развития и развала писательской организации, аналогов которой в мире просто не было. Это была настоящая каста людей, поставленная в особые условия. Но при жестком соблюдении правил игры. Достаточно было сделать один неверный шаг, и все… льготы исчезали и сама система готова была вас раздавить. Фадеев застрелился, когда понял, как именно его использовали. Весь мир знает, как травили Пастернака. Как осудили за тунеядство Бродского, как выдворяли Солженицына. А группа «Метрополь»? Многим тогда просто испортили не только будущую карьеру, но и сломали их жизни. Уверяю тебя, Эдгар, что делопроизводство в Союзе писателей было на самом высоком уровне. В личные дела писателей шли все характеристики, замечания, рекомендации, мнения вышестоящих органов. Если даже мы ничего не найдем, то все равно обнаружим массу интересного. Завтра тебе нужно поехать туда и тщательно проверить все личные дела сотрудников издательства. Не делая исключений ни для кого. Всего тринадцать человек.