Олег Горяйнов - Джентльмены чужих писем не читают

– А вам он зачем нужен был до последнего времени?.. – спросил Бурлак. – Этот советник по нацбезу в отставке? Ну, пока его не убили за ненадобностью?..

Клесмет настороженно оглянулся по сторонам, а Ноговицын вынул изо рта недососанный хрящ.

– Э-э-э… ты вот что, Володя…

Он не договорил, потому что Игорь Клесмет сильно толкнул его под локоть. Ноговицын оглянулся. К ним неспешно приближались двое полицейских с короткоствольными автоматами на груди. Один был ростом с Клесмета и морду имел не менее красную, а может, даже и более. Другой был худощав и вылитый азербайджанец: даже усы под носом носил чёрные и густые.

– Entschuldigen Sie bitte! – сказал он, тем не менее, вполне на местном наречии. – Kommen Sie bitte mit [78].

Вот те раз, подумал Бурлак. Вот те влипли. Как это называлось в прежние времена?.. “Распитие напитков с повышенным содержанием алкоголя в общественных местах”?.. Или просто алкогольных напитков?.. Но где же ещё их распивать, если не в баре?.. Тогда причём тут мы?.. Хотя мы, конечно, изрядно наклюкамшись. Неужто у них в Германии до сих пор за это на цугундер ставят?..

А если это маскарад, ожгло его. Если это никакие не полицейские, а родина-мать на мной конвой выслала, не надеясь на лояльность Сашки и Игоря?.. То-то этот – вылитый азербайджанец, и зовут его – Махмуд-оглы. А второго и вовсе – прапорщик Приходько…

Ноговицын улыбнулся и сказал:

– Y’ve got a mistake, sir. We are russian citisens, transit passengers. You have no any reasons to take us in charge [79]!

Закончив, он икнул, как бы ставя восклицательный знак. На полицейского эта речь ни малейшего впечатления не произвела, равно как и восклицательный знак в конце предложения. Ровным голосом он повторил:

– Kommen Sie bitte mit, Herren.

Ноговицын вздохнул, засопел и сказал:

– Пошли, ребята. Они тут запуганы русской мафией, вот и бросаются на каждого русского. Ну, я им устрою, блядь. Сто раз пожалеет, козёл, что к нам доебался…

Эвакуаторы и эвакуируемый проследовали за полицейскими, причем Клесмет захватил с собой недопитую бутылку. Красномордый автоматчик открыл какую-то неприметную дверь и пропустил задержанных в служебный коридор. Они шли ровно, только Ноговицын всё спотыкался о ковролин и бормотал под нос что-то очень угрожающее.

По лестнице они спустились на этаж, затем прошли через ещё одни двери и наконец оказались в пустой комнате, где только и было мебели, что четыре стула, да ещё подоконник, на который тут же уселся их красномордый страж.

– И что?.. – пробасил Клесмет, оглядевшись.

– Nemen Sie bitte Platz [80], – сказал усатый полицейский, вежливый, как сукин сын.

– Консула, что ли потребовать? – раздумчиво сказал Ноговицын, обращаясь не столько к своим товарищам, сколько к не понимавшему по-русски полицейскому в надежде что тот испугается и бросится перед ними извиняться.

– Да ладно, – сказал Клесмет. – Сейчас всё разъяснится. Это явно недоразумение какое-то…

Но тут двери открылись, и в комнату вошло сразу человек восемь народу, все в штатском, причём один тащил на плече работающую телекамеру с подсветкой, а ещё один – микрофон на длинной палке. Среди них была и одна дама, в которой Бурлак, приглядевшись, вдруг узнал свою супругу Ольгу Павловну. И сразу у Владимира Николаевича засвербело под ложечкой, будто с ним случился приступ застарелого гастрита. Вытаращенные зенки Игоря Клесмета сделались ещё более вытаращенными, а Ноговицын откинулся на спинку стула и внезапно весь обмяк, как человек, только что испустивший дух.

– Который на стуле сидит – полковник Генштаба Ноговицын Александр Петрович, – без малейшей дрожи в голосе сказала Ольга Павловна. – Бывший резидент ГРУ в Венесуэле, теперь – начальник отдела в девятом управлении. Он главный, кто непосредственно занимался разработкой операции. Был на прямой связи как с самыми верхними в Москве, так и с покупателями в Латинской Америке – через какую-то большую шишку в Маньяне. Ну, того, которого я вам описывала.

Стоявший рядом с ней кучерявый молодой человек кивнул, и один из штатских встал за спиной полковника Ноговицына.

– Стоит рядом с ним полковник Генштаба Клесмет Игорь Владимирович, – сказала Ольга Павловна. – Служил в пятом управлении, потом перевёлся в штаб. Заведовал доставкой денег, безопасностью…

– Что же ты делаешь, сука?.. – прошипел Клесмет. Он был такой большой, что у него и шипеть получалось как-то басом.

– Не надо себя так вести, – сказал молодой человек. – А то отмудохаем и браслеты наденем. Самозатягивающиеся.

– Как отмудохаем?.. – задохнулся Игорь Клесмет. – Что значит браслеты?.. Да вы кто, ёб вашу мать?..

– Интерпол. Спокойно. Все полномочия у нас имеются. В том числе и отмудохать как следует всех троих.

Во время этого диалога Бурлак не отрываясь смотрел на Ольгу Павловну, а она смотрела на него. Неизвестно, что она прочитала в его глазах, только ресницы её вдруг дрогнули, и кончиком языка она облизнула тонкие губы.

– Кто третий? – спросил у неё строгий молодой человек.

Здец 3.14, прогрохотало в кудлатой башке Бурлака.

– Я его не знаю, – сказала женщина. – Он не из этой системы. Это какой-то посторонний. По-моему, вообще не русский. Отпустите его.

– Вы кто? – спросил молодой человек, уставившись на Бурлака.

Тот беспомощно пожал плечами и покрутил головой, в которой всё ещё перекатывались отголоски обречённого эха.

– Ваши документы! – потребовал молодой человек.

Бурлак тревожно осмотрелся по сторонам и втянул в себя воздух.

– Bitte, Papier! – потребовал интерполовец. – Your papers please! – сказал он, не услышав никакого ответа. – Presente los papeles!

– Si! si! – обрадовался Бурлак и вытащил из кармана маньянские водительские права и паспорт, оформленные на подставное лицо самой что ни на есть маньянской национальности.

– Маньяна? – удивлённо сказал молодой человек.

– Si! – утвердительно покивал Бурлак.

‑ ¿Conocer… estas personas [81]?.. – спросил молодой человек, с трудом произнося испанские слова.

‑ Hemos volado juntos en avion, ‑ Бурлак пожал плечами. – Bebiendo un poco [82]…

Молодой человек с некоторой тоской оглянулся на телекамеру и сказал:

– Esta libre.

– Gracias! – сказал Бурлак и стал пробираться к выходу.

Он бы поставил половину того, что имел приклеенным скотчем к ляжке, что его сейчас окликнут, вернут назад, упакуют в какую-нибудь кутузку. К его удивлению, никто его не тормознул: ни полицейские, ни коллеги-полковники. Единственно Ноговицын как будто сказал, не разжимая губ: «Коган Самуил Абрамович». Но, может, это ему только показалось. Он вышел в коридор, где томились ещё два бугая в штатском, и через минуту был уже в зале ожидания, рядом с тем баром, из которого их забрали.

До самолёта на Коста-Рику оставалось полтора часа. Нужно было ещё переоформить билет на новое имя, но это уже были чисто технические трудности.