Михаил Любимов - И ад следовал за ним

И вдруг после фестиваля подарок судьбы: телефонный звонок, и рокот приятного баритона Карпыча.

— Здравствуйте, Женя! Узнаете? — Обычный вопрос малоинтеллигентного чело­века, уверовавшего в запоминаемость своей исключительной личности, включая голос.

Но я узнал его сразу, и сердце рванулось из груди от радости и гордости, я уже знал, что меня оценили и взяли! взяли! словно приобщили к лику святых.

А потом пошло–поехало. На следующий день встретились мы с моим благодетелем и его рыжим товарищем по имени Жорж, веснушчатым парнем лет тридцати, который раскрывал рот лишь в те моменты, когда Карпыч пил или жевал, прошли в ресторан, где Карпыча хорошо знали и почитали, столик накрыли с невиданной для нашей державы скоростью и сразу принесли бутылку трехзвездочного…

Я кое–что представлял о секретной работе и все ожидал, когда Карпыч возложит на меня, как говорится, конкретные задачи — так мы привыкли к задачам неконкретным, что вынуждены употреблять дополнительный эпитет — и раскроет тайны моей миссии. Но мы пили себе. Карпыч заказал еще бу­тылку и по второму шашлыку… Шла обычная пьяная болтовня, Карпыч за что–то отчитывал рыжего, красиво пили, ничего не скажешь, ребята были здоровые, правда, через десять лет обоих выгнали за пьянство, но это уже другой разговор!

Больше всего поразил меня финал нашей трапезы: Карпыч оплатил счет, положил его в карман и вдруг достал из пиджака небольшой блокнот.

— Женечка, ты напиши расписочку: «Мною… как тебя назвать покрасивее, не возра­жаешь против.. «Рема»? Мною, «Ремом», получено на оперативные расходы пятьдесят». Подпись. Число.

Я, естественно, написал.

— А теперь давайте, ребята, на посошок! И за твой день рождения, «Рем»!

Мы выпили, и я заглянул ему в глаза, ожидая, что сейчас он передаст мне конверт с деньгами, поставит конкретные задачи, объяснит, на кого их тратить. Но он не передавал, и я совсем смутился.

— Ты что? — улыбнулся он

— А на что я должен эти деньги истратить? Карпыч лишь расхохотался в ответ, расхохотался тихо, профессионально, не привлекая внимания окружающих.

— А мы их уже истратили, Женечка! Понимаешь, наша бухгалтерия на угощения выделяет мало, еле–еле на бутерброды хватит. В тридцатые годы, видно, нормы утвер­ждали… Так что привыкай!

Так состоялось мое боевое крещение, мое посвящение в рыцари, и вскоре подклю­чили меня к какой–то группе, как говорится, прогрессивных журналистов, исходивших любовью к нашей стране и жаждущих описать все достижения. И поехали мы по отече­ству. То ли группа подобралась такая, то ли слишком большие я питал иллюзии, но ниче­го, кроме отвращения, не оставили они у меня в душе: бессовестные иждивенцы, им бы пожрать и попить за чужой счет, встречал я таких потом тысячи раз, и каждый раз обида и ненависть мучили меня, обида за наш обобранный народ, позволяющий себя околпачи­вать. Как ненавидел я этих иностранных жуиров, друзей пролетариата, попивающих водочку и в наших посольствах, и в наших южных санаториях!

Во время поездки я завербовал одного левака, впрочем, он сам себя завербовал давно, что–то есть в этих леваках противное, как вы думаете, что?

Карпыч оценил мое рвение и решил специализиро­вать меня на ролях Дон–Жуана — видимо, мой солид­ный нос производил на него впечатление, человек он был простой, без затей…

Первая примерка новых одежд состоялась в шикарной гостинице, куда наш агент, лысый старик из какого–то издательства, приволок двух секретарш голландского посоль­ства, я же вроде бы случайно оказался в зале ресторана и проходил мимо столика, за которым они пировали. Старик меня окликнул, обнял, как давнего знакомца, усадил, несмотря на мое разыгранное сопротивление, представил дамам… В общем, простень­кая комбинация на уровне сельпо, хотя простые методы работы никогда не устаревают, они ведь рождены жизнью — куда уйдешь от случайных встреч? Убежден, что и Фуше, и Гиммлер, и Брюс Локкарт работали теми же методами, что и неприметный Карпыч.

«Конт» опорожнил бокал, а мне вдруг захотелось прижаться к груди Матильды: Ме­фистофель уже был подшофе, да и вообще я обожал танцевать с незнакомыми женщи­нами, вдыхать их новый, еще не познанный запах [44] И снова Вилли: «Роскошная смесь запахов негодяя, поражающая ноздри». , жадно пожирать его, запах так много значил для меня, видимо, моя жизненная сила скрывалась в ноздрях, как у карлы Чер­номора — в бороде.

— Включите что–нибудь веселенькое, Бригитта,— попросил я и сверкнул глазами, перед которыми никто не мог устоять.

И вдруг зазвучало танго, модное танго пятидесятых годов. И я даже физически ощу­тил, как танцевал его с Риммой на танцплощадке в духоте южной ночи, и к Римме вдруг пристал здоровенный пьянчуга и начал задираться. Я чуть с ума не сошел от ярости, заломил ему руку простеньким приемом (в семинарии по самбо и прочим подобным предметам я всегда держал первое место), из какой–то бесовской мести заставил его вы­нуть из кармана паспорт, заложить его в зубы — он стонал — и довел его в сгорбленном положении до отделения милиции. Ах, Алекс, буйная головушка, бери на абордаж свою погубительницу!

И мы затанцевали с Бригиттой картинно и нежно,— если бы не этот упившийся Фауст, следящий за нашими движениями с расплывчатой мерзкой улыбочкой, то танго затянулось бы надолго. Но все прекрасное в этом прекрасном из миров кончается слишком быстро, — кончилась пластинка, я выпустил трепещущее сокровище из рук и присел за стол.

Юджин только и ждал, когда мы закончим, и сразу же раскрыл свою варежку.

— С голландками дело не выгорело, птички они были стреляные и на такую туфту не клюнули — видимо, хорошо их инструктировал посольский офицер безопасности. Но Карпыч не унывал, верил в мое будущее, верил и надеялся, что я оправдаю доверие, и потечет в его раскрытые мешки золотая, сверхсекретная информация. Странная это вера у наших работников — убеждены они, что женщина, если с ней переспать, обязательно нарушит все законы и выдаст все секреты! Откуда это идет? Неужели они верят, что слу­чайная связь — это уже роман Ромео и Джульетты? Думаю, что от примитивности это идет и от собственных жен. Но доля истины тут есть, впрочем, в любой глупости всегда есть доля истины… Многие на этом ожглись, но кое–кто схватил и звезды: ведь были стервы, которые и документы крали, и мужей своих вербовали.

Итак, причастили меня к великому делу шпионажа, успокоилась наконец моя досель не завербованная душа, получил я своего духовника в лице Карпыча, пропал комплекс неполноценности честного гражданина своего отечества, ужасный комплекс, между про­чим. Сколько я встречал людей, угнетенных недопуском к секретной информации или табу на выезд за границу! Одного моего приятеля, приехавшего из–за границы, задержали вдруг в отпуске без объяснения мотивов, а у него уже билет за рубеж куплен. Приехал он ко мне домой с початой бутыл­кой, руки трясутся, белый, как полотно, словно перед казнью. Все гадал: почему? почему? что случилось? И представляете себе, на следую­щий день повесился! Привязал ремень к трубе в клозете и ту–ту! А оказался пустяк: бумаги его где–то задержались, а его повышали в должности…