Ян Флеминг - На тайной службе Ее Величества

(Как это похоже на Корсику, подумал Бонд, главарь бандитов носит имя ангела! Он вспомнил, что двух других известных корсиканских гангстеров звали Грасье и Туссен — они «все святые».) Марк-Анж прервал молчание. Он говорил на хорошем, но иногда довольно неуклюжем английском, было такое впечатление, что когда-то он учил этот язык, но ему не часто приходилось им пользоваться.

— Мой дорогой коммандер, — сказал он, — пусть все, о чем мы будем говорить, останется «херкос о донтон». Вам известно это выражение? Нет? — Его лицо расплылось в улыбке. — В таком случае, позвольте мне заметить, что в вашем образовании имеются пробелы. Это на древнегреческом. Дословно — «держать язык за зубами». Древнегреческий синоним вашего «совершенно секретно». Так что, договорились?

Бонд пожал плечами.

— Если вы посвятите меня в тайны, которые связаны с моей профессией, боюсь, придется сообщить о них куда следует.

— Это я прекрасно понимаю. Но говорить с вами собираюсь о деле сугубо личном. Речь пойдет о моей дочери, Терезе.

Вот это да! Вот так все повернулось — лихо закручено. Бонд, однако, и бровью не повел.

— Ну что ж, согласен, — сказал он и улыбнулся. — Пусть будет этот самый «херкос о донтон».

— Благодарю вас. Вы человек слова. Да в вашей работе иначе и нельзя, впрочем, у вас и так на лице все написано. Так вот. — Он закурил «Капораль» и откинулся в кресле. Весь разговор он вел, уставившись в одну точку на алюминиевой стене над головой Бонда, и только иногда, когда хотел подчеркнуть что-то особо, смотрел Бонду прямо в глаза. — Я был женат один раз, на англичанке, на английской гувернантке. Это была весьма романтичная особа. Она прибыла на Корсику в поисках настоящих бандитов, — он улыбнулся, — ну совсем как те англичанки, что отваживаются отправиться в пустыни на поиски шейхов. Позже она мне призналась, что, даже не отдавая себе отчета в этом, подсознательно мечтала быть изнасилованной. Итак, — на этот раз он не улыбнулся, — она нашла меня в горах и была изнасилована мною. В то время я скрывался от полиции, кстати, мне приходилось делать это большую часть своей жизни, и девушка была большой обузой. Но почему-то она не желала расставаться со мной. В ней было что-то диковатое, она обожала нестандартные ситуации, бог знает почему ей нравилось месяцами скрываться в пещерах, добывая пропитание ночными грабежами. Она даже научилась свежевать муфлонов и готовить из их мяса еду, муфлоны — это наши горные овцы, она ела мясо этих животных, а оно твердое, как подметка, и на вкус почти такое же. Вот в эти безумные месяцы я и влюбился в нее, увез тайком с острова в Марсель и там женился на ней. — Он замолчал и посмотрел на Бонда. — В результате, мой дорогой коммандер, появилась Тереза, мое единственное дитя.

Так, подумал Бонд. Вот чем объясняется взрывной характер девушки; диковатая дама — вот что так сбивало его с толку. Что за любопытное сочетание, смесь крови и темпераментов! Корсиканская англичанка. Не удивительно, что он не смог определить, какой она национальности.

— Моя жена умерла десять лет назад. — Марк-Анж остановил Бонда, собиравшегося выразить свое сочувствие, жестом. — Дочь воспитывалась в Швейцарии. Я был уже богат в то время, меня избрали главой Корсиканского союза, я стал купаться в деньгах, добывая их теми путями, мой дорогой коммандер, о которых вы можете догадываться, но не должны спрашивать. Дочь была для меня — как вы там выражаетесь? — красивое такое выражение, она была «светом очей моих», и я исполнял все ее желания. Но она росла дикаркой, неприрученной пташкой, дома настоящего у нее никогда не было, я постоянно находился в разъездах, и присматривать за ней было некому. Через свои школьные швейцарские связи она попала впоследствии в некий круг избранных, международную элиту, о светской жизни которой можно прочитать в газетах, — здесь крутились и южноамериканские миллионеры, и индусские князьки, англичане и американцы, живущие почему-то в Париже, плейбои из Канна и Гштада. Она без конца попадала в какие-то скандальные истории, и когда я пытался увещевать ее, урезал бюджет, начинала вести себя еще безрассуднее, наверное, чтобы насолить мне. — Он выдержал паузу и взглянул на Бонда. Прежде такое радостное, лицо его теперь выражало страдание. — И в то же время за всей этой бравадой скрывалось то, что она унаследовала от матери, что заставляло ее ненавидеть, презирать себя все больше и больше, и, в этом я теперь уверен, в ней поселился червь сомнения и саморазрушения, маскирующийся под личиной безрассудства и беззаботности, и этот червь, как мне кажется, не оставляет ее в покое, гложет душу. — Он посмотрел на Бонда. — Вы же знаете, мой друг, что такое случается и с мужчинами, и с женщинами. Они сжигают себя в стремлении взять от жизни все, но вдруг оглядываются на прожитые годы и понимают, что все — тлен. Они все уже перепробовали, все радости жизни пронеслись как один большой кутеж, и не осталось ничего. Она сделала, как я теперь понимаю, отчаянную попытку снова встать, так сказать, на ноги. Уехала, не сказав ни слова, и вышла замуж, возможно, в надежде обрести покой. Но муж, ничтожный итальяшка по имени Винчензо, граф Жулио ди Вичензо, сначала начисто обобрал ее, а потом бросил с маленькой дочерью на руках. Я заплатил за развод и купил для дочери небольшой замок в Дордонье, поселил ее там, и на какое-то время, занятая уходом за ребенком и прекрасным садом, расположенным рядом с замком, она, казалось, обрела покой. И вдруг, друг мой, полгода назад, ребенок умирает — умирает от одной из самых ужасных детских болезней — спинномозгового менингита.

В комнатке, похожей на цинковый гроб, воцарилась тишина. Бонд думал о девушке, находившейся в нескольких ярдах от него, в другом конце коридора. Все правильно. Он был близок к истине. Он уже видел проявления этой трагедии в том самом упорном отчаянии Трейси. Она действительно потеряла надежду увидеть свет в конце туннеля.

Марк-Анж не спеша поднялся со стула, обошел стол и налил еще виски себе и Бонду.

— Простите меня, — произнес он, — я плохой хозяин. Но, рассказав эту историю, которую всегда держал в себе, другому человеку, я словно камень с души снял. — Он положил руку на плечо Бонда. — Вы меня понимаете?

— Да, понимаю. Но она прекрасная девушка. У нее еще вся жизнь впереди. Почему бы вам не попробовать психоанализ? Почему бы не прибегнуть к помощи церкви? Она католичка?

— Нет, жена не допустила бы этого. Она пресвитерианка. Но подождите, я не закончил. — Он вернулся к креслу и тяжело опустился в него. — После трагедии она исчезла. Взяла все драгоценности и укатила в этом своем крошечном авто; время от времени я кое-что слышал о ней, знал, что продает свои побрякушки и мечется по всей Европе в компании старых друзей. Естественно, я следил за ней, оберегал, когда мог, но она избегала встреч со мной, не хотела разговаривать. Потом от одного из своих агентов я узнал, что она забронировала номер здесь, в отеле «Сплендид», и я тут же примчался из Парижа, — он повел рукой в сторону, — вот на этом средстве передвижения, потому что как чувствовал что-то, ждал самого худшего. Дело в том, что именно здесь мы проводили лето, когда она была маленькой, здесь ей всегда нравилось. Она прекрасно плавает, а в море была буквально влюблена. И когда я услышал, что она собирается сюда, вдруг с ужасом вспомнил, как однажды, когда она чересчур расшалилась, ее оставили дома на всю вторую половину дня, заперев в комнате и лишив купанья. Именно в тот вечер она совершенно спокойно заявила своей матери: «Ты сделала меня такой несчастной, потому что не пустила на море. Когда-нибудь, если я действительно буду несчастной, то уплыву в море, далеко-далеко, по лунной или солнечной дорожке, и буду плыть долго-долго, пока не утону. Вот так!» Жена пересказала мне эту историю, мы оба посмеялись над ней, над детской вспышкой отчаяния. И вот я внезапно опять вспомнил об этом случае и мне показалось, что она могла сохранить в себе эту детскую фантазию и теперь, решив свести счеты с жизнью, вытащила на свет тот каприз, запрятанный глубоко в сознании, и попытается привести свой план в исполнение. Вот почему, мой друг, я установил за ней надежное наблюдение, за ней следили с самого прибытия. Мне сообщили о вашем благородном поступке в казино, за что, — он посмотрел на Бонда, — я вам очень признателен, меня информировали также о других ваших совместных действиях. — Драко остановил Бонда движением руки, когда тот, почувствовав себя неловко, заерзал на стуле. — Вам нечего стыдиться, и не надо изменяться за то, что случилось прошлой ночью. Мужчина остается мужчиной — и кто знает… хотя об этом позднее. То, что вы сделали, то, как вы вообще вели себя, могло стать началом своеобразного курса лечения.