Чингиз Абдуллаев - Симфония тьмы

– Ничего я не перепутал, – хладнокровно сказал Асанти, – трижды. В Париже, Брюсселе и Амстердаме.

И с этими словами отошел к английскому послу, уже спешившему к ним поздороваться с Асанти. Дронго замер на месте. О нападении на него в отеле «Ритц» не знал никто, кроме Моше, который спас ему жизнь, и представителей израильских спецслужб. Теперь знал и Асанти. Зачем он ему это сказал? Чтобы подчеркнуть свое знание? Но для чего? Чтобы показать, что он знает о связи Дронго с МОССАДом? Кажется, так. Но в таком случае почему он ничего не сказал Якобсону? И почему Дронго до сих пор жив?

Он следил глазами за Асанти. Тот невозмутимо беседовал с английским послом. Через несколько минут к ним подошел Якобсон. Они стали о чем-то говорить, часто посматривая в сторону Дронго. Он спокойно наблюдал за ними. Кажется, сегодня он получит очень серьезную проблему. Откуда Асанти знает о происшедшем в «Ритце»? Кроме Моше, об этом знали руководитель ШАБАКа и высокопоставленный сотрудник МОССАДа. Или один из них тоже работает на этот чертов Фонд? Кажется, он несколько ошибся. Если бы это были только арабы, они не смогли бы так быстро узнать о случившемся в «Ритце». И куда все-таки подевался Моше?

Представить себе состояние Якобсона, который был неистовым антисемитом, было трудно. Если он узнает, что Дронго имел контакты с представителями МОССАДа, последствия предсказать трудно. Он может забыть обо всем на свете.

Якобсон, закончив разговор с Асанти, кивнул собеседнику, словно соглашаясь с ним, и пошел прямо к Дронго. Ближе, еще ближе…

– Вы уже знакомы с мистером Асанти, – зловеще улыбаясь, сказал Якобсон, – он предлагает несколько изменить нашу будущую программу. Завтра во Франкфурт приедет настоящий Осинский, и мы отправим Рэнди обратно в Аргентину.

– Почему?

– Во Франкфурте на концерте будет присутствовать американский посол в Бонне. А он раньше встречался с Осинским на его концертах в Нью-Йорке и может понять, что Рэнди совсем не тот, за кого мы его выдаем.

– Но мы пока еще не нашли Ястреба.

– Это уже ваша проблема, мистер Саундерс, – напомнил Якобсон и отошел. Дронго перевел дыхание. Асанти ему ничего не сказал. Пока ничего не сказал. Он повернулся и прошел к Барбаре. Она стояла с бокалом шампанского, в чудесном светло-коричневом платье с оголенными плечами. Кажется, ее запас платьев был рассчитан на всемирное турне, подумал Дронго. Она вопросительно посмотрела на него, когда он подошел.

– Вы знаете того человека? – Дронго показал на Асанти.

Она пригляделась и пожала плечами.

– Никогда его не видела. А кто это такой?

– Один из руководителей Фонда. Я думал, вы его знаете.

– Нет. А почему я должна их знать? Я работаю с Осинским, а не с этим Фондом.

– Да, конечно. Но я думал, что вы, может быть, раньше где-то его видели.

– Никогда не видела, – улыбнулась Барбара. И снова в ее улыбке было нечто жуткое и жалкое одновременно.

– Понятно, – разочарованно произнес он и хотел отойти. Вдруг Барбара дотронулась до его руки.

– Сегодня наш последний вечер в Амстердаме, – сказала она грустно.

– У нас еще впереди два дня во Франкфурте, – сообщил он, – вернее, два вечера.

– Я не о том. У нас рядом с отелем стоят катера. Может, мы сегодня поужинаем вместе? – В голосе Барбары была какая-то нерешительность, и это меньше всего понравилось Дронго. Она словно просила, сомневаясь в обоснованности подобной просьбы. Это была не та сильная и уверенная в себе Барбара, которую он знал…

– Хорошо, – согласился он, – конечно, поужинаем вместе. Я должен был вас пригласить. Простите, Барбара. Я позвоню и закажу катер.

– Не нужно, – возразила она, – я уже заказала. И ужин тоже.

– В таком случае это вы меня приглашаете, а не я, – пошутил Дронго. Он отошел от нее с каким-то неприятным осадком, оставшимся от этого разговора. Ему не нравились глаза женщины. Они были грустными и жалкими одновременно. Или подлец Рэнди снова оскорбил ее? А может, Якобсон сказал ей что-нибудь неприятное?

Прием закончился за полночь, и кавалькады машин тронулись в обратный путь. Всю дорогу Барбара молчала. Лишь когда автомобили, подъезжая к отелю, сворачивали за мост, чтобы, повернув еще раз налево, проехать по узкой мощеной улице, отделявшей канал от здания отеля, она сказала:

– Встретимся через сорок минут.

Автомобили осторожно двигались вперед. Здесь с трудом проезжала даже одна машина. Велосипедисты ездили уже по пешеходной, не менее узкой дорожке. У входа в «Пулитцер» их машина остановилась, и Дронго любезно помог Барбаре выйти. Когда он дотронулся до ее руки, она вздрогнула, но он сделал вид, что не обратил на это внимания.

Приняв традиционный душ и переодевшись в свой темный костюм, он привычно укрепил под мышкой пистолет. Итальянский пистолет, выданный ему Якобсоном, несколько раздражал Дронго, привыкшего к американским образцам. Но прежний, американский, из которого он застрелил Доминика, у него отобрали. И теперь приходилось мириться с этим. Впрочем, был он небольшой, легкий, и Дронго не стал возражать.

Посмотрев на часы, он причесал редеющие волосы. К его большому огорчению, процесс облысения не остановился и после тридцати пяти, продолжаясь с нарастающей скоростью. Впереди уже нечего было зачесывать. Вообще его прическа становилась все больше похожа на прическу Жака Ширака, пытавшегося из своей лысины сделать нечто пристойное.

Затянув галстук, он посмотрел в зеркало и вышел из номера. В зеркало он смотреть не любил, даже когда брился, предпочитая делать это на ощупь. Лишь галстуки были его давней и единственной страстью. Он предпочитал только «монсеньор Кристиан Диор», покупая их повсюду, где только можно. После распада СССР никто уже не контролировал его поездки, и он имел возможность привозить себе в качестве сувениров редкие образцы. В последнее время он купил несколько галстуков от Валентино и даже позволил вольность в Париже, приобретя на авеню Георга Пятого, в магазине «Кензо», фирменный галстук с вызывающе желтыми цветами, вышитыми на синем фоне. Но это было исключением из правил. Он оставался верен своему пристрастию, используя всегда только «Фаренгейт» в качестве парфюмерии, галстуки «монсеньор Кристиан Диор», туфли «Балли», которые были так удобны. Только в костюмах он допускал некоторое разнообразие, предпочитая различные итальянские и французские фирмы, но в основном классического стиля, покупая их в салонах «Нина Риччи» и «Валентино».

Его гонорар с учетом уже отработанных дней составлял не одну тысячу долларов. Но он был равнодушен к деньгам, даже не зная точно, сколько именно имеется на его кредитной карточке. Они позволяли ему путешествовать и ни в чем не нуждаться, покупать любимые книги и видеть красивые места. Большего он не хотел.