Георгий Ланин - Синий тарантул

— Ты сегодня говоришь, будто каешься.

— Правду говорю, Оля!

— Раз ты уж бросил вино, вот тебе и воля.

— И кажется мне, — нахмурился Вадим. — в один день всё у меня сорвётся….

Над убаюканной жарою водой промчалась стайка ласточек.

— Смотри! — обрадовалась Ольга. — Ласточки! Смотри, как они ловят мошек! Вот летит прямо, падает. Вспорхнула, трепещет на месте! Ласточки, ласточки сизокрылые, как я вас люблю!

— Я тоже люблю, — Вадим мягко улыбнулся.

— Ласточек?

— Тебя люблю, моя ласточка! — охваченный внезапным порывом, быстро заговорил он. — Только тебя, девонька моя сероглазая, только тебя лишь одну! Работаю — ты у меня одна на душе. На скрипке играю для тебя одной звуки лью, — и он сжал её полную белую руку выше локтя.

— Вадим! — отодвинулась Ольга. — Люди кругомI

— Пусть, пусть. Хоть весь свет, — потянулся к ней Нежин. — Всем скажу, всем крикну — люблю Зарину Ольгу! Люблю во весь охват души, во всю силу!

Вадим порывисто обнял её за плечи. От резкого движения коробка, которую он держал на коленях, упала

— Вадим, — испугалась Ольга. — Смотри, уронил!

— Да, да… — растерянно бормотал он, — разбилась верно, — но, подняв большую коричневую коробку, Нежин облегчённо воскликнул: — Цела!

Повернувшись затем к Ольге, он сказал:

— Помнишь, за мной был подарок? Вот он! Прими, пожалуйста.

Неуверенно взяв коробку, она лукаво спросила

— Сейчас открыть, или потом?

— Сейчас.

Положив на скамейку сумку, Ольга раскрыла коробку и развернула хрустящую полупрозрачную бумагу. В руках её оказалась изящная ваза в форме бокала.

— Какая прелесть! — восхитилась Ольга. — Голубая-голубая! Как небо. И хризантемы! Да это китайский фарфор! Зачем такую дорогую вещь?

— Оля, я ждал дня, когда смогу подарить её тебе. Пожалуйста, прими и скажи мне только одно слово.

— Какое слово?

— «Да».

— Я совсем забыла сказать «спасибо». Спасибо, — спохватилась Ольга. Помолчав немного, она несмело спросила:

— А ты мне правду сказал?

— Конечно, правду! Разве ты не догадывалась раньше, что я тебя люблю? Разве не знала, что признаюсь? Оля, Оленька, — голос у него изменился.

— Что, Вадик?

— Оля, моя милая, ты всегда со мной. И в мыслях, и в снах, и наяву, и в музыке, и в отдыхе. Хочу всегда быть вместе с тобой. Будь моей женой.

— Глупышка ты, — пошутила Ольга. — Объясниться — объяснился, а люблю ли я тебя, и не спросил.

— Всю жизнь будем вместе, — не слушал её Вадим, — до последнего вздоха, до самой смерти.

— Сейчас не проси, Вадик, потом, потом, — шептала Ольга. В ней боролись два чувства — любовь к Вадиму и желание проверить, насколько он твёрд в своём слове.

— Оленька, прошу тебя, скажи — «да», и ты будешь моей волей, ты, как ванадий, превратишь меня в сталь. Оленька, без тебя…

— Что «без тебя?» — встревожилась Ольга. Ей вдруг показалось, будто что-то чёрное и смертельно опасное крадётся к её Вадиму.

— Что «без меня?» — не отступала Ольга. — Говори, говори скорей! — теребила она осёкшегося Нежина. Волнение её становилось всё сильнее.

— Что случилось, Вадим? Ты странный сегодня. Непременно скажи, ну!

Женская интуиция говорила Ольге, что перед ней какая-то тайна, которую Вадим не может ей раскрыть. Ольга пыталась заглянуть ему в глаза, но Нежин избегал её взгляда.

Синцов, грудастый человек большой физической силы, был на редкость молчалив. По жизни он шёл прямой, но нелёгкой дорогой, которая привела его на должность старшего вахтёра Главурана с ответственностью за охрану здания и территории главка. Он знал, как велики тайны Серого замка. Уже шесть лет Синцов пунктуально и инициативно выполнял свои обязанности. Все свободные минуты он сидел за книгами, изучал пособия по криминалистике, знал технику шпионажа иностранных разведок.

Несмотря на замкнутость и грубые черты лица, Синцов был поэтом в душе и любил давать романтические названия всему, с чем имел дело. Так, своих подчиненных он величал «стальной когортой», сотрудников главка — «ревнителями тайн».

13 июля, по тревоге поднятый с постели в 3 часа ночи, Синцов был жестоко выбит из привычной ему колеи. То, что произошло в здании, которое он берёг, как колыбель своего единственного сына, буквально ошеломило его. Час назад Фролов, дежуривший на первых трёх этажах, стал беспокоиться: Шутов, охранявший верхние этажи, уже с полуночи не подходил к лифту, где перекликались обходчики. Когда Шутов не появился и в половине третьего, Фролов сообщил о случившемся вахтёрам главного входа. Поднявшись с ними на пятый этаж, Фролов увидел обходчика лежащим в коридоре.

События, которые последовали затем — осмотр Шутова врачом, приезд розыскной группы с собакой, рассказ Шутова о нападении на него человека в маскировочном платке, печать, срезанная с двери кабинета № 16, приезд Ганина и Скопина, а также полное отсутствие каких-либо следов проникновения врага в Главуран — не укладывались в сознании Синцова. Особенно угнетало его то, что ни он, ни восемь человек его ночной смены не выполнили своего долга.

И только к пяти часам утра, когда Скопин и розыскная группа уехали, а майор Ганин отправился к себе в кабинет на первом этаже, Синцов немного пришёл в себя. Он решил обследовать здание, чтобы найти возможные пути, по которым прошёл враг. Теряясь в догадках, Синцов неизменно приходил к выводу, что без помощи изнутри невидимка не мог бы миновать охрану. Мысль об измене, быть может, его же людей всё глубже бурила его сознание.

В шестом часу утра Синцов обходил Серый замок внутри «крепостной стены», как он называл сложенный в четыре кирпича забор Главурана. Солнце лило холодный ещё, розовый свет. Поёживаясь от утренней свежести, Синцов шёл, вдоль огромного забора, похожего на гигантскую ленту из серого наждака. Предъявив затем пропуск вахтёру у узких бронированных ворот, он вышел на улицу, где начал вторую часть своего осмотра. Мощный пятиметровый забор был опутан туго затянутой колючей проволокой. По обе его стороны уже долгие годы строго по графику днём и ночью ходили часовые. Синцов мучительно и напряжённо думал: «Каким путам мог неизвестный пробраться через такую стену?»

Вернувшись во двор, Синцов с не меньшей методичностью ещё раз осмотрел стену. Между нею и зданием главка было расстояние около 20 метров, мощёное чёрным базальтом. Меж камней пробивалась трава. Внимание Синцова привлекли пожарные бочки с песком, стоявшие в углах забора. «Тут можно спрятаться», — подумал он и решил перенести бочки на другое место.

Оставалась третья, самая секретная часть его обследования. Синцов вошёл в дом и по залитому слепящим светом коридору подошёл к двери, на которой чернела надпись: