Иван Дорба - Белые тени

При посадке и в пути ничего не произошло. В Орел прибыли глубокой ночью. Дул северный ветер и поднимал тучи пыли. После долгих блужданий по городу, уже к утру, отыскали Дом колхозника. Сонный дежурный на их просьбу сердито заявил, что свободных кроватей нет и в ближайшие дни не ожидается.

Они вернулись на вокзал и уже через час спали мертвым сном в мягком вагоне скорого поезда, следовавшего на юг. Так они и ездили, пересаживаясь с поезда на поезд, в течение целой недели, пока от постоянной тряски боли в ногах у Колкова стали невыносимыми и поднялась температура. Случилось это в Астрахани. Тогда они сели на пароход и несколько дней плыли по Волге. Колкову стало лучше. Преодоленные страх, подтачивавший волю и отнимавший силы, возвращался все реже, обретая многоликие формы сомнений, раскаяния и какой-то щемящей тоски.

В Сталинграде людно и шумно. Старый Царицын превращался в могучий индустриальный центр. Какой то старичок им рассказал, что за первую пятилетку (1929-1932) в городе было построено более пятидесяти новых заводов и фабрик, в том числе гигант тракторостроения завод имени Ф. Э. Дзержинского, металлургический завод «Красный Октябрь», судоверфь...

Околов и Колков ходили по улицам, замечая только груды битого кирпича, кучи застывшего цемента, залитые водой котлованы, разбитые дороги, худые кирзовые сапоги и рваные ватники рабочих.

Потом они стали завязывать знакомства, жадно прислушиваясь к разговорам, в кафе вступили в провокационный спор, в ресторане напоили компанию летчиков водкой, старались уловить психику, влезть в их душу, энергично ища среди них единомышленников, но все было тщетно. Летчики, захмелев, хвалили колхозный строй, а один даже рассказывал, как колхоз, из которого он приехал, перевыполняет план по хлебосдаче, а отец летчика подписался на заем и теперь просит у сына денег.

В рабочей столовой Околов стал расспрашивать какую-то женщину о вредительстве, диверсиях врага, шпионах, предателях, троцкистах, бухаринцах... Она прищурилась и строго сказала:

— Ты чо, с луны свалился? Речь Сталина не читал!.. — И, встав из-за стола, подозрительно посмотрела на Околова и Колкова, так что им пришлось поскорее покинуть столовую.

В Сталинграде они опять сели на пароход и поплыли в Казань. Неторопливое путешествие по Волге успокоило их, уже не казалось, что за ними следят, на них подозрительно смотрят, подслушивают их разговоры, и, когда боль в ногах у Колкова приутихла, из Казани они отправились на поезде в Москву.

Прибыли утром. Многолюдный Казанский вокзал, шумная суетливая толпа у билетных касс, у киосков, ларьков, оценивающие взгляды милиционеров взвинчивали нервы и сбивали с толку.

Простояв часа полтора в толпе, они взяли билеты до Рязани на вечерний поезд и отправились осматривать Москву. Объехали на «букашке» Садовое кольцо, на «Аннушке» — Бульварное, и пошли пешком к заводу «Динамо», где согласно документам работал Георгий Сергеевич Иванов (Околов), изучили окружающие улочки и переулки, номера трамваев и автобусов. Побывали в двух столовых, в пивном баре, в какой-то «забегаловке» распили по кружке пива с несколькими рабочими и собрали, по мнению Колкова, ценный, а по мнению Околова, мизерный материал — имена, отчества и фамилии двух начальников цехов, вахтеров в проходной и нескольких прогульщиков-пьяниц.

Вечером уехали в Рязань. Им удалось устроиться в Доме колхозника на сутки, чтобы не прописываться в милиции. Потом снова в Москву — «обследовать» электрозавод имени Куйбышева, где согласно документам работает Александр Георгиевич Филипенко (Колков).

И снова изучение близлежащих улиц, знакомства в пивных, выспрашивание, вынюхивание, подслушивание в течение дня, чтобы вечером уехать в один из близлежащих от Москвы городов. Через неделю им показалось, что они уже в достаточной мере ознакомились с местом работы, тем более что оба ухитрились побывать на самих заводах. Но у Колкова заболели ноги, и они поехали в Кисловодск.

В Кисловодске деньги помогли устроиться на квартире у простой женщины, вдовы погибшего на гражданке красного бойца.

Серные ванны принесли Колкову облегчение. И все-таки он был удручен и подавлен, понимая безумие их предприятия. И даже на курорте, найдя ярого, казалось бы, противника советских порядков, какого-то брюзгу-бухгалтера, они не могли заинтересовать его делами белоэмигрантов. Бухгалтер назвал эмигрантов «беляками, предателями и шкурниками», Эта беседа с бухгалтером показала и Околову и Колкову, что им скоро грозит неминуемый провал.

Колкова стало раздражать снисходительно-покровительственное отношение к нему Околова, его ядовитые замечания и не терпящий возражения тон. Прожив в Кисловодске с десяток дней, побеседовав с вдовой о том о сем, Колков вдруг стал с сочувствием относиться к людям... «Не дюже весело живут, да не горюют. Детвора вон радостная!» — думал он.

— Война на носу, авось не сожрет нас гад Гитлерюка, подавится, — уверенно говорила вдова. — Власть наша, рабоче-крестьянская, а не панска!

Колков слушал ее и улыбался. Такая, уверенность скромной женщины в стойкости Советской власти ему даже понравилась.

Каждое утро Колков ходил в водолечебницу, где опытный практикант-врач назначил ему серные ванны и вдруг обнаружил у него на ноге экзему и потребовал немедленно лечь в больницу либо возвратиться по месту жительства в Москву.

Колков растерялся. Ему захотелось пойти в сарай и повеситься. Но тут из Ейска приехал Околов.

— Хочешь покончить с собой? — сказал он довольно прозаично и, как всегда, грубо. — Умри героем! Убей ответственного работника, скажем, начальника ростовского НКВД. Отомсти за Ирошникова и Флорского. Зачем попусту лишать себя жизни?

Колков, сидя в полутемной комнате, согласился, но, выйдя в залитый солнцем двор, засомневался в своем решении. Перед глазами встал истерзанный толпою труп убийцы короля Югославии Александра в Марселе. Фильм о покушении запечатлелся в его памяти на всю жизнь. Он представил свой труп с неестественно подмятой рукой, весь окровавленный, и тотчас к горлу подступила тошнота.

— Подумаю! Торопиться некуда. А сейчас махнем на море! — сказал он Околову.

Околов же решил подготовить «друга» к террористическому акту. Они уехали в Феодосию и там, на курорте, где было, как им казалось, не так опасно, почти ежедневно вели разговор, сводившийся к одной теме: как Колкову пожертвовать собой.

— Теракт поднимет наш авторитет за границей и здесь, в Союзе! — уверял Околов.

— Убийство, пусть даже ответственного работника НКВД, это же для Советского Союза комариный укус, — возражал Колков.

Околов все больше приходил к убеждению, что нужна интервенция. Война, только война! В его воображении возникали «планы», как диверсанты, террористы, подготовленные им, парализуют главные артерии страны, как взлетят в воздух гидростанции, нефтехранилища, пороховые склады, мосты... Ему, Околову, хотелось знать дислокацию войск, мощность транспорта, средства связи, коммуникации... «Нужны люди, надежные, опытные, сильные. Но где их взять? «Офицеры революции» из НТСНП для этого не годятся. Нужны смелые, честолюбивые!» Поразмыслив, он все-таки пришел к мнению: даже один человек может принести много вреда. А если террористов будет пятьсот, как обещал Георгиевский? Это сто семьдесят боевых троек в разных, жизненно важных для страны точках! Околов опять стал уговаривать Колкова совершить террористический акт, но тот был деморализован и раскис.