Иван Дорба - Белые тени

Аллея привела его к Пушкинской беседке. В тихой глади пруда отражались деревья, небо, белые облачка.

Он опустился на одиноко стоящую скамью и долго смотрел, как с высокого клена слетали в воду, точно какие-то золотистые бабочки, разлапистые листья. Опавшие листья...

Прошел добрый час. Он задремал. Разбудили его негромкие голоса и шуршание листвы. К скамейке приближалась парочка. Остановившись в десяти шагах, молодой человек взял девушку за руку и продекламировал:

«Наверно, студенты, интересно», — подумал Околов. И все-таки на всякий случай огляделся и полез в карман, и рука его легла на пистолет.

Они постояли какую-то минуту, глядя на пруд, повернулись и направились к скамейке, на которой он сидел.

— Вы разрешите? — спросила девушка, и они уселись на краешке.

«Видимо, это их насиженное местечко, и они приходят сюда часто», — подумал Околов.

Жизнерадостные и веселые, они легко перебрасывались словами, порой острыми и даже колкими, порой ласковыми и сердечными, легко меняли темы или вдруг начинали горячий спор. Особенно сильное впечатление на Околова произвел их разговор о Циолковском, о последнем его труде.

— А общая перспектива роста тяжелой промышленности при имеющейся у нас сырьевой базе и плюс ракета Циолковского выдвинут нашу страну на первое место! — закончил молодой парень громогласным басом.

— А на Луну в ближайшие годы не полетите? — не выдержал Околов.

Молодой человек удивленно посмотрел на него:

— Это вопрос одного-двух десятилетий. Наука движется скачкообразно. Мы, физики, это понимаем...

— Физики, а увлекаетесь стишками? — удивился Околов.

— Это не «стишки», а Пушкин!

— Пушкин — дворянский поэт.

— Который, кстати, писал: «Теперь мила мне балалайка да пьяный топот трепака перед порогом кабака...» Нет, он наш, народный!!

— Вроде, значит, Демьяна Бедного? — съязвил Околов и, не желая больше ничего слушать, поднялся и ушел. «Вот тебе и лапотная Русь! И антикоммунистически настроенная молодежь! Неужели наша ставка бита? Нет, все дело в личности. Не хитроумное марксистское колесо истории, а личность и только личность. И никаких большевиков на свете не было бы, если бы вместо безвольного Николая II на престоле сидел бы его отец или тезка Николай I. А народ? Народ же, как в «Борисе Годунове» у Пушкина, «безмолвствует»!»

«Личность в истории» — конспект НТСНП, напечатанный на плохой бумаге ротатором, оставался сейчас единственным якорем спасения. Личность в истории. Будет ли он, Околов, такой личностью? Хотя бы в истории разведки? Будет! Будет во что бы то ни стало!

Он прожил в Ленинграде еще три дня. Растерянный и подавленный бродил по улицам, заходил в музеи и подолгу простаивал перед дворцами, памятниками, мостами, соборами, смотрел, слушал объяснения экскурсоводов. 1 ноября выехал в Москву. Ему хотелось побывать на Красной площади во время демонстрации, чтобы убедиться, можно ли изыскать возможность для организации террористического акта на принимающих парад и приветствия вождей партии и правительства.

Первой задачей было попытаться обосновать прочное пристанище — нечто вроде конспиративной квартиры. Он понимал, что это очень непросто. И все-таки не терял надежды. «Александр мне только мешал, — думал он, вспоминая, как они тщетно рыскали по Москве в прошлый приезд. — Хорошо бы проникнуть в преступный мир, но как? Да и враги Советской власти сидят глубоко в подполье. Не дали ему явочной квартиры ни японский разведчик в Берлине полковник Монаки, ни генерал Савада. ни поляки».

Почти полдня провел он на Комсомольской площади, приглядывался к приезжим и местным, начал отличать бегающие (пожалуй, он впервые оценил меткое русское выражение «вороватые») глаза жуликов, обнаружил их хорошо организованную связь и «железное» руководство в лице матерого «вора в законе». Благодаря им запомнил привокзальных переодетых наблюдателей за порядком, впрочем, он узнал бы их и без предупредительных сигналов урок, на то он и разведчик...

Среди разноликой торопливой толпы он отличил спекулянтов и, может быть, скупщиков краденого, готовых за гроши купить все, что попадется под руку. Ему нужны были люди, предлагающие ночлег, по высоким ценам, конечно. Наконец, разглядел двух женщин, которые соглашались сдать на ночь угол. По испитому лицу одной сразу определил — пьяница; другая, опрятная старушка с маленькими хитрыми глазками под реденькими кустистыми бровями, со щелкой вместо рта и птичьим клювом вместо носа, оценивающе посмотрела на Околова:

— На ночь аль дольше?

— Как дела сложатся.

— До праздников чтоб управился. У нас на праздники строго, милиция шурует.

— Я не вор, мне нечего бояться, — уверенно ответил он.

— Девок не водить, насчет пьянства чтобы тихо, мирно, денежки наперед. Не ровен час... Нынче второе, до пятого живи на здоровье, а далее ни. Часто в Москве бываешь? Сам-то откуда?

— Раза два-три в году бываю, а сегодня в гостиницу не попал. Хочется парад посмотреть, — закинул удочку Околов, — демонстрацию.

— Хи-хи-хи! «Демонстрацию»? Без прописки? А вещички твои где? — спросила она, косясь на его портфель.

Так они и дошли, играя в кошки и мышки, до ворот ее дома, который находился совсем близко в узком, грязном переулке, миновали арку и оказались в маленьком дворе.

— Вон, — ткнула она пальцем вверх, — мои два окна. С дочкой я живу. Нету ее сейчас, уехали ее по двести семьдесят второй на два года. Одиннадцатый месяц пошел, скоро, писала, вернется.

— Почему, вернется, если на два года?

— Да ты что! Все придуриваешься аль с неба свалился? Да откуда ты? Не наш, что ли? — И она опасливо посмотрела на Околова.

— Старая вы, а глупая, — рассердился Околов. — Или думаете, только и свету в окошке ваш закуток! — Они вошли в квартиру, он внимательно осмотрел комнату. — Вот вам, мамаша, десять червонцев в задаток, и проживу я здесь все праздники. Ясно?

— Ясно, — приняла деньги сбитая с толку старуха.

Явочной или конспиративной квартирой служить эта комнатушка не могла, поскольку привокзальный район, несомненно, находился под пристальным наблюдением милиции. Лучше всего было уехать отсюда, отыскать бы себе другое пристанище, но хозяйка сказала, что почти каждое утро, когда выносит мусор в стоящий у ворот ящик, находит в нем документы.

— Воровская работа. Карманники. Деньги возьмут, бумажник, сумку бросят. На землю нельзя — след. Так они в мусорный ящик кидают, — рассуждала старушка. — А то еще документ в почтовый ящик опустят. А почта в милицию, а милиция — пострадавшему. Вот, как найду документ — в почтовый ящик опускаю.

— Неужто каждое утро? — едва сдержал удивление Околов.