Андрей Гуляшки - Драгоценный камень

Если бы Радан, мечтал я, не развлекал ее всякими поэтическими пустяками вроде грибов, если бы с ней был только я... Эх, она бы сразу увидела, что значит сложившийся, зрелый, положительный человек. Я не стал бы занимать ее тем, сколько кубометров дров можно получить из какого-нибудь сгнившего дерева, а увел бы ее воображение к античным временам и закончил бы свой рассказ пословицей «Сик транзит глориа мунди» [9] Так проходит мирская слава. — и непременно по-латыни... В самом деле, какие грибы — будь они маслята, шампиньоны или ядовитые мухоморы, — какие грибы могли бы сравниться с таким зрелым и в высшей степени занимательным разговором?

Но я, увы, был не один. Поэтому я молчал. Пусть она по крайней мере видит, что я серьезный человек. А может быть, мое молчание ее удивит? Она подойдет ко мне и спросит: почему ты молчишь, что с тобой? А я ничего ей не отвечу. Только улыбнусь.

К обеду мы были уже около кооперативной сыроварни. Чабаны встретили нас приветливо, угостили кислым молоком и свежей брынзой. Но мы потеряли целых три часа, пока Радан осматривал кошары и вникал в технологию маслобойного производства и сыроварения.

Потом, когда мы отошли уже довольно далеко от сыроварни, у нас возник спор. В том месте, где дорога делилась на три узкие, заросшие травой тропинки, Теменужка сказала, что к селу Цвят надо идти прямо, я показал налево, а Радан — направо. Теменужка уговаривала нас послушаться ее — в прошлом году, когда она ходила с отцом в гости, они шли именно по этой тропинке, и она выводила к верхнему краю села. Радан вспоминал, что три или четыре года назад он ходил в село Цвят по какому-то делу и именно на этом перекрестке сворачивал вправо. Я никогда не бывал в этом селе, но, чтобы выглядеть человеком сведущим, пренебрежительно усмехался и молча показывал налево. И даже пошел по левой тропинке, беззаботно посвистывая.

Не знаю, что заставило их пойти за мной. Или они не хотели уступить один другому, или я повлиял на них своим авторитетным поведением, но они пошли за мной, и мне стало не по себе: а что, если эта тропинка не ведет ни к какому селу Цвят? А ведет на юг, к границе?

Вы спросите, почему же мы не посмотрели на солнце, чтобы определить хотя бы страны света?

В том-то и дело, что в это время небо все затянуло облаками, и никак нельзя было понять, где солнце и есть ли оно вообще. И, ко всему прочему, мы не видели горизонта: спереди, сзади, с боков — со всех сторон был лес, ровный, густой, темный лес.

Итак, мы пошли по левой тропинке, и я окончательно умолк. Было совершенно очевидно, что на тропинку, по которой мы пробирались, давно уже не ступала человеческая нога.

Так шли мы час, два. Стало смеркаться, надвигалась ночь. А никакого села впереди видно не было, Теменужка перестала петь, Радан замедлил шаг и наконец совсем остановился.

— Я предлагаю устроить наш бивак здесь, — сказал он. — Может, это и неприятно, но разумно. Идем наугад, еще налетим на пограничный патруль. Или окажемся вдруг за границей, как беглецы.

Теменужка закусила губу, а я, неизвестно почему, присел на корточки, будто бы для того, чтобы завязать шнурок на правом ботинке.

— Завтра я заберусь на какое-нибудь дерево повыше и сориентируюсь, — сказал Радан. — А сейчас рекомендую сохранять спокойствие и веру в будущее.

— Но как же, — начала было Теменужка и замолчала. Наверно, она хотела что-то сказать, но голос ее прервался. Мне показалось, что в горле у нее стоят слезы, поэтому я приготовился просить у нее прощения и ругать себя последними словами.

— Ничего страшного, — опередил мою самокритику Радан. — У Теменужки есть одеяло и пальто. Наломаем веток и устроим ей постель. А мы разведем костер и будем всю ночь дежурить у костра.

— Да, — сказал я, — будем дежурить.

— А если на нас нападет какой-нибудь зверь? — спросила Теменужка.

— Какие там звери! — засмеялся Радан. — Я слышал, что в этом лесу встречаются только кабаны и шакалы. Они не опасны. Да и я не безоружен. Смотри-ка!

Он вытащил из-под куртки длинный, немного изогнутый на конце охотничий нож.

— Это не слишком надежное оружие, — заметил я.

— Не слишком, — сказал он, — если оно в руках такой чернильной души, как ты. А вот посмотри, как оно выглядит в моих руках.

Он отступил на несколько шагов, взял нож за самый кончик, прицелился в одно тоненькое деревце и замахнулся. Я услышал только, как свистнула сталь, — уже стемнело, и куда полетел нож, не было видно.

— Пойдите посмотрите, — и Радан повел нас к дереву.

Нож глубоко — больше чем на два сантиметра — вонзился в потрескавшуюся кору.

— Здорово! — воскликнула Теменужка. — Ты герой!

Я пожал плечами. Мне хотелось установить, будет ли дождь, и я посмотрел на небо. Неба я не увидел, от меня его закрывали кроны деревьев. Я знал, что ничего не увижу, но все-таки посмотрел.

— А теперь, дети, мы должны выбрать подходящее место для ночевки, — сказал Радан, засовывая нож под куртку. — Надо найти полянку, а то мы не сможем развести костер. За мной!

Было вполне очевидно, что он берет на себя роль командира. Но спорить не было смысла — темнело быстро.

Мы прошли еще немного, поднялись по пологому скату, скользя по опавшей листве и спотыкаясь о корни. Наверху действительно оказалось что-то вроде полянки — такой продолговатый коридорчик, шагов в двадцать длиной, с трех сторон окруженный лесом. Четвертая сторона ничем не была загорожена и казалась открытым окном, за которым легкий наклон поляны переходил в крутой, почти отвесный спуск, исчезавший в мрачном, густо заросшем овраге.

— Лучше этого не найти! — объявил Радан. — Думай не думай, такого и специально не придумаешь.

Думать он был не силен — не то что я, к примеру, и я обрадовался, что он признался в своей несостоятельности. И потом у всех ведь, есть какие-нибудь слабости.

Мы наломали веток, устроили Теменужке постель. Потом развели костер и, когда вспыхнуло пламя, вдруг заметили, что уже совсем стемнело и что нас со всех сторон обступила черная, непроглядная ночь.

Мы сели у костра. У нас было с собой кое-что из еды: хлеб, брынза, помидоры, стручки перца. В котелки мы набрали воды. Поели, поболтали, и у Теменужки стали закрываться глаза — видно было, как у нее отяжелели веки, а голова то и дело падала на грудь.

— Ложись, — сказал ей Радан.

Она улыбнулась ему, потянулась, пожелала нам спокойной ночи. Сказала «спокойной ночи» нам обоим, но я заметил, что посмотрела она только на него. А может быть, мне только так показалось. Было темно, и, хотя горел костер, трудно было все разглядеть как следует.

Я нарвал папоротника, набросал его около костра и лег.

— Ты можешь спать, — сказал я Радану. — Я вряд ли засну раньше полуночи. Я вообще плохо засыпаю.