Рахим Эсенов - Легион обреченных

Как раз в тот день, когда избирали падишаха, в столицу царства Багабад приехали два вора, два закадычных друга. Один из них постарше, рослый и плечистый, с чуть вьющимися смоляными волосами и собою столь пригожий, что люди, впервые увидев его, проникались симпатией, но до тех пор, пока он не заговаривал: бедняга был страшно косноязык, глуповат и трусоват. Ко всему — бездельник, которого свет не видывал: труд для него страшнее казни был, и вором-то он стал от лености души. Несмотря на свои годы, успел трижды жениться, расплодить по белу свету себе подобных детей и накрепко усвоить одну мораль: пресмыкаться перед всеми и стараться выглядеть глупее, чем ты есть на самом деле. Тогда окружающие, видя, насколько глуп человек, будут лучше относиться, считая себя умнее его. Даже в воровском миру, прослыв мелким жуликом, он угодничал перед всеми. Второй вор — помладше, хотя обличьем схож со старшим, коренастее и приземистее, с курчавыми, рано поседевшими волосами, тоже собою недурен, но красноречив, неглуп и не так труслив. Но главное, что их отличало: старший вор не помнил своего родства, для него все одно, бары-бир, как говорили древние тюрки, что Иран, что Туран; а младший знал свой род и свое племя, но рано осиротел и в воровской мир попал не по доброй воле — от нищеты и голода.

Народ толпой валил к мейдану. Почему бы не попытать счастья? Пошли и воры.

— Может, Симург глупа, — шутил младший вор, — возьмет да и сядет кому-нибудь из нас на голову?

Старший вор глуповато засмеялся. Младший достал из кармана горсть жареной пшеницы и посыпал на шапку старшему вору, и они вдвоем уселись в укромном местечке. Народу собралось, что плюнуть было негде.

Вот запустили птицу счастья. Она, сверкая золотыми перьями, покружилась над толпой и вернулась в свою клетку. Ее выпустили снова, и она, полетав над площадью, опустилась на голову... старшего вора. Тот вначале ничего не понял, а когда к нему подбежала ватага блюдолизов — визирей, сановников — и затыкала в него пальцами: «Он, он!.. Вот! Вот!..» — бедняга до смерти напугался, думая, что разгадали их хитрость. «Э-э-э! Не-не... я-я!» — Он хотел выдать своего товарища, насыпавшего ему на шапку пшеницы, но ему не дали договорить, посадили на паланкин, и падишахские глашатаи тут же объявили вора-заику своим повелителем.

Новоявленный падишах, опомнившись, приказал отыскать младшего вора и привести во дворец. Стража тут же исполнила волю государя.

— Я дарую тебе провинцию на благодатном берегу Окса, — сказал падишах другу. — Живи, наслаждайся жизнью.

Младший вор, которого теперь величали ханом, поселившись на подаренной вотчине, зажил припеваючи, обзавелся женой, детьми.

Шли годы. Страна, управляемая бывшим вором, к тому же глупым, приходила в упадок. Земля переставала родить, за ней не ухаживали. Хозяйства разорялись, всюду царили беспорядок и хаос. Паразитов расплодилось видимо-невидимо: один с сошкой, а семеро с ложкой. Процветало взяточничество, лихоимство считалось праведностью. Зинданы переполнились невинными. Люди роптали. Любой завоеватель мог легко овладать краем...

Умные люди, зная близость хана к падишаху, пришли к нему всем миром.

— Хан-ага, сходите к повелителю, — попросили они. — Раскройте ему глаза на визирей, приближенных, нагло обирающих народ. Страна идет к пропасти. Дальше так жить невозможно.

— Зачем? — возразил хан. — Вы же сами говорили, что правда себе дорогу пробьет.

— Рано или поздно победит. Правды можно добиться, если хватит жизни. Хочется ее дождаться при своей жизни.

Хоть и догадывался младший вор, почему страна приходила в разор, но все же, вняв просьбам людским, отправился в далекий Багабад. Он надел на себя рубища дервиша, чтобы больше увидеть, узнать. Увиденное в пути превзошло даже самые худшие его предположения. Поблекли некогда цветущие города и села. Соли, выступившие из-под земли, порушили дворцы, цитадели и дома, некогда плодоносные поля превратились в болота и солончаковые топи, арыки поросли камышом, в немногих уцелевших городах царило запустение, на их улицах бродили одичалые собаки и кошки.

Простой люд бедствовал, зато шиковали купцы, ростовщики, домовладельцы, муллы... А сановники, погрязшие во взяточничестве, заточали в зинданы безвинных. Повсюду царил произвол, сильный измывался над слабым, глупец восседал на месте умного, подлец указывал честному, угодники, карьеристы, лицемеры, равнодушные правили всеми. Словом, кривда помыкала правдой. Жалкие пигмеи, стоявшие у власти, считали, что управлять людьми ума не надо, была бы глотка луженой и кулак поувесистей.

Попутным караваном дервиш добрался до Багабада. Город встретил путника грязными улицами, полузасохшими деревьями, замусоренными площадями. Вокруг, особенно у караван-сарая, где поселился дервиш, море обездоленных — нищих, бездомных, больных, обманутых. И они, не остерегаясь странника, поверяли ему свои беды.

— Сыновья главного визиря, — сокрушался пожилой дайханин, — развлекаясь, затоптали конями моего сына-кормильца. Я пожаловался самому падишаху, а главный визирь упрятал меня за это в тюрьму. Не откупись я, сгноили бы заживо...

— А от моего сына вот уже третий год ни слуху ни духу, — жаловался известный в округе кузнец. — Он, не зная, обогнал свадебный кортеж сына падишахского кятиба [12] Кятиб — личный секретарь, секретарь для особых поручений. . За это его заточили в зиндан...

— Чтобы стать визирем или хафия баши [13] Xафия баши — глава тайной службы. , надо выложить десять тысяч золотых динаров. Любая прибыльная должность в царстве покупается, начиная от джарчи [14] Джарчи — глашатай. и сараймана и кончая надзирателем зиндана, — рассказывал один ремесленник.

— Может, достойные люди покупают? — не верил дервиш.

— Куда там! — усмехнулся тот. — Эти достойные блистают не умом и талантом, а золотыми динарами. И каждый, дорвавшись до теплого местечка, под себя гребет, а служить народу никто и в мыслях не держит: лишь бы должность за собой сохранить, по наследству передать...

...Падишах назначил прием старому другу во дворце. Войдя в тронный зал, хан, проверяя, чего стоит бывший старший вор, польстил:

— О мой повелитель! Когда такие недостойные, как я, видят светлый лик падишаха из падишахов, их сердца переполняются счастьем!..

На тупом лице не было и тени светлого, но падишах расплылся в самодовольной улыбке. Хан попал в самую точку: каким дураком был бывший вор, таким и остался. Глаза по-прежнему пустые, испуганно бегающие, будто застали его на воровстве. Нет, не наделил его мудростью падишахский трон, хотя просидел он на нем чуть ли не четверть века.

Хан не сразу заметил на груди падишаха великое множество орденов, больших и малых, отечественных и заморских, навешанных от самого воротника до пояса. Подумал, что это блестящая кольчуга, надетая поверх парчового халата. А разглядев, подивился: последние десятилетия войну вроде бы ни с кем не вели, а откуда столько боевых наград?