Джек Хиггинс - Орел улетел

В час ночи в субботу 6 ноября 1943 года шеф гестапо фашистской Германии рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер получил короткое сообщение: «Орел приземлился». Это означало, что небольшая группа немецких воздушных десантников во главе с подполковником Куртом Штайнером при содействии боевика Ирландской республиканской армии (ИРА) Лайама Девлина тайно проникла в Англию и готова начать операцию по захвату премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля, который приехал на субботу и воскресенье в свой загородный дом на берегу моря в Норфолке.

К концу того же дня в результате ожесточенного боя между подразделением американских «рейнджеров» и немецким десантом операция закончилась провалом; считалось, что из всего десанта в живых остался один Лайам Девлин. Что же касается Курта Штайнера...

На крыше вычурно украшенного мавзолея, с краю, стоял ангел смерти – фигура с протянутыми вперед руками. Мне запомнилось это, потому что в церкви играл орган и кладбище было освещено разноцветными полосками света, падавшими через витражи. Церковь была не очень древняя; этот храм и высокие дома вокруг него построили в лучшие годы викторианского процветания. Площадь святого Мартина. Когда-то этот район считался весьма респектабельным. Теперь это тихий скромный уголок в районе Белсайз-Парка, место красивое и спокойное: здесь женщины не боятся спуститься ночью в магазинчик за углом, а жители не лезут в чужие дела.

Я жил в доме № 13, в квартире на первом этаже. Мой поверенный снял ее для меня у своего двоюродного брата, который на полгода уехал в Нью-Йорк. Эта старомодная уютная квартира вполне меня устраивала. Я в то время дописывал очередной роман и почти каждый день ходил в читальный зал Британского музея.

В тот ноябрьский вечер, когда все началось, лил сильный дождь. Где-то в начале седьмого я вошел в ворота кладбища и побрел по дорожке среди готических памятников и могильных плит. Я шел под зонтом, но плечи моего плаща все равно промокли насквозь, однако меня это не беспокоило. Я люблю дождь, ночной город, мокрые улицы, убегающие в зимнюю темноту; все это дает мне особое ощущение свободы. В тот день и работалось хорошо, я надеялся, что скоро закончу роман.

Я приближался к мавзолею. Ангел смерти мрачно вырисовывался в тусклом свете церковных огней; две мраморные статуи стояли на страже у бронзовых дверей мавзолея – все как обычно, но в тот вечер я чувствовал, что рядом был кто-то третий, и этот кто-то надвигался на меня из темноты.

На мгновение я по-настоящему испугался. Но когда этот кто-то вышел на освещенное место, я увидел, что это была молодая женщина небольшого роста, в черном берете и насквозь промокшем плаще. В руке она держала портфель. Лицо бледное, в темных глазах какое-то беспокойство.

– Господин Хиггинс? Вы Джек Хиггинс, не так ли?

Я сразу понял, что она американка. Я сделал глубокий вдох, чтобы успокоить нервы.

– Верно. Чем могу служить?

– Я должна поговорить с вами, господин Хиггинс. Где это можно сделать?

Я колебался, не имея особого желания продолжать разговор, но было в этой встрече что-то очень необычное. Я не мог ей отказать.

– Я живу здесь неподалеку, – ответил я.

– Я знаю, – сказала она. Я все еще был в нерешительности, и она добавила: – Вы не пожалеете об этом, поверьте. Я располагаю сведениями, чрезвычайно важными для вас.

– О чем? – спросил я.

– О том, что в действительности произошло в Стадли Констабл после известной операции. О многих фактах, которые вам неизвестны.

Этого было достаточно. Я взял ее за руку и сказал:

– Хорошо, пойдемте ко мне, чтобы не мокнуть тут под дождем, а то еще заболеете и умрете. И там вы мне все объясните.

С течением времени внутреннее убранство дома почти не менялось. Я говорю о квартире, где я жил. Нынешний владелец сохранил стиль конца викторианской эпохи. Квартира была заставлена мебелью из красного дерева, на окне с выступом – бархатные шторы, на стенах – зеленые с золотом китайские обои с птичками. Если не считать батарей центрального отопления, то единственной уступкой современному образу жизни был газовый камин из нержавеющей стали; казалось, что в нем ярко пылают дрова.

– Хорошо тут у вас, – сказала она и обернулась ко мне.

Она была еще меньше ростом, чем показалось сначала. Неловко протянула мне правую руку, а в левой все еще сжимала портфель.

– Коуэн, – представилась она. – Рут Коуэн.

– Давайте плащ, – сказал я. – Я повешу его рядом с батареей.

– Спасибо. – Она безуспешно пыталась развязать пояс одной рукой. Я рассмеялся и взял у нее портфель.

– Вы позволите? – Я положил портфель на стол и заметил на нем ее инициалы и ученую степень – доктор наук.

– Вы доктор наук? – поинтересовался я.

Она едва заметно улыбнулась, снимая плащ.

– Я защитила диссертацию по новой истории в Гарвардском университете.

– Это интересно, – сказал я. – Пойду приготовлю чай... или, может быть, кофе?

Она опять улыбнулась.

– Уже полгода я занимаюсь научной работой в Лондонском университете. Так что я предпочитаю, конечно, чай.

Я прошел на кухню, поставил чайник и достал чашки. Взял сигарету, закурил и, обернувшись, увидел, что женщина стоит у дверного косяка, скрестив руки на груди.

– А тема вашей диссертации? – спросил я.

– "О некоторых аспектах политики «третьего рейха» во время второй мировой войны".

– Интересно. Коуэн... Вы еврейка? – Я отвернулся, чтобы заварить чай.

– Мой отец – немецкий еврей. Он пережил Аушвиц, затем ему удалось перебраться в Штаты, но там он умер через год после моего рождения.

Я не знал что сказать и произнес то, что говорят все в подобных случаях:

– Простите.

Какое-то мгновение она смотрела на меня невидящим взглядом, затем повернулась и ушла в гостиную. Я последовал за ней с подносом в руках, поставил его на маленький столик возле камина, и мы опустились в мягкие кресла напротив друг друга.

– Наверное, этим и объясняется ваш интерес к «третьему рейху», – заметил я, разливая чай.

Она нахмурилась и взяла из моих рук чашку с чаем.

– Я всего лишь историк. У меня нет личных мотивов. Меня особенно интересует абвер, немецкая военная разведка. Почему они работали так хорошо и в то же время так плохо.

– Адмирал Вильгельм Канарис и его ребята? – Я пожал плечами. – Думаю, в душе ему никогда не нравилось все это, но мы уже не узнаем наверняка, ведь эсэсовцы повесили его в апреле сорок пятого в концлагере Флоссенбург.

– Это и заставило меня обратиться к вам, – сказала она, – и к вашей книге «Орел приземлился».