Чингиз Абдуллаев - Смерть под аплодисменты

– Хватит, – поморщилась она, – не нужно ничего говорить о моей известности. Я сама знаю точно, чего стою в этой жизни и на нашей сцене. И позвала я вас не для того, чтобы услышать подобные комплименты. Вы ведь разговаривали со следователем. Мне сказали, что вы пробыли у него почти сорок минут.

– Такое ощущение, что в вашем театре повсюду установлены камеры слежения. Только они почему-то не срабатывают тогда, когда нужно, – пробормотал Дронго.

– У нас небольшой коллектив, – заметила Шахова. – Вы можете мне сказать, что здесь произошло?

– Убийство. По-моему, об этом уже все знают.

– Мне это известно. Я хотела бы знать, кто убийца и кого подозревают. Свидетели видели, кто именно стрелял?

– Насколько я знаю – нет. Но, возможно, у следователя есть свидетели, которые видели убийцу в лицо.

– Он вам ничего не сказал?

– Не думаю, что он имеет право выдавать подобную информацию, – осторожно ответил Дронго.

– Сегодня утром вы предложили мне разорвать мои отношения с Шунковым, – напомнила Шахова. – У вас были какие-то подозрения? Чем вы руководствовались, когда говорили мне подобные вещи?

– Я не хотел вас оскорбить.

– Уже поздно. Оскорбили все равно. И поэтому я сорвалась. А он уже убит, и ему все равно, что мы о нем говорим. Вы знаете, я завидую религиозным людям. Так спокойно и хорошо знать, что ты не умираешь насовсем, что там есть другая жизнь… Пусть даже и не сразу в раю, пусть вы должны пройти чистилище или помучиться в аду. Но что-то там есть. А вот я не верю в эти сказки. И никогда в них не верила. Наверное, это плохо. Жить с Богом в душе гораздо удобнее. И легче.

– Говорят, что религиозные люди живут дольше атеистов, – заметил Дронго. – Не удивляйтесь, есть такая статистика. Но ученые считают, что это благодаря строгим постам, которые они соблюдают.

– Они циники, – горько усмехнулась Шахова. – Как все просто объясняется! Не верой в Бога, а всего лишь небольшим воздержанием от переедания. Обидно. Получается, человек – это то, что находится в животе и ниже… В нас еще так много животного.

Он промолчал. Ей нужно было выговориться. Очевидно, что смерть молодого друга сильно подействовала на нее. Или не только смерть Шункова, а нечто другое?

– Почему вы предложили мне разорвать с ним всякие отношения? – настойчиво переспросила она. – К этому времени вы что-то знали?

– Я с ним встречался, – сказал Дронго. – Говорят, о покойниках нужно говорить хорошо, либо не говорить вообще. Он был человеком молодым, довольно циничным и увлекающимся. Иногда слишком увлекающимся.

– Это не секрет, – сказала она, доставая из сумочки пачку длинных женских сигарет, щелкнула зажигалкой, затянулась. – Я знала, что он отнюдь не образец добродетели.

– Вы знали, что он иногда позволяет себе встречаться с молодыми женщинами?

– Не иногда, а слишком часто, – заметила она, выпустив струю дыма. – Да, я знала об этом. Он ведь был человек молодой, красивый, нравился женщинам. И в нашем театре он умудрился «протестировать» некоторых актрис, которых я знала.

– Вас это не оскорбляло? – Ему было сложно сидеть в закрытом салоне автомобиля, где она дымила сигаретой, но она не чувствовала дискомфорта.

– Не очень. В конце концов, нужно быть реалистом. Запрещать глупо, устраивать скандалы пушло, делать вид, что ничего не происходит, – совсем банально. Я делала ему замечания, и он соглашался со мной. Но по-прежнему оставался очень увлекающимся типом. Вначале мне это даже льстило. Ведь среди его подружек были восемнадцатилетние студентки и наши молоденькие актрисулечки. Если он все равно возвращался ко мне, значит, я могла составить конкуренцию даже таким молодым особам. Потом это начало меня раздражать. Я поняла, что там он получает удовольствие, а от меня ему нужно нечто другое: звания, деньги, мои связи, даже мое громкое имя. Ему явно льстило, что он является почти официальным любовником Ольги Шаховой. А меня это начинало сильно доставать. Но до поры до времени я ему прощала эти мелкие прегрешения. А потом я узнала, что он умудрился влезть в компанию стариков, решив приударить за нашей смазливой актрисой, игравшей Офелию.

– Почему стариков?

– Не знаю. Но она больше нравилась нашим пожилым актерам. Может, в ее присутствии они чувствовали себя настоящими мужчинами… Или у нее есть такой талант – пробуждать в них подобные чувства… Она училась у Догеля, который и взял ее в училище. Потом Сказкин рекомендовал ее в наш театр. Здесь наш режиссер не мог устоять против ее молодых чар. Ну и, наконец, Зайдель, который просто обязан был пропустить через свою постель такую дебютантку. Честное слово, если бы не Федор, я бы решила, что она геронтофилка, спит только со стариками. Хотя такое времяпрепровождение очень неплохо оплачивается – ролями, деньгами, подарками.

– Я вас понимаю. Но, насколько я знаю, там были не только ваши старики. За ней приударяли Шунков и Морозов одновременно.

– И она не отказывала обоим. Свободные нравы… Мы в их возрасте тоже не были ангелами, но мы хотя бы соблюдали некоторую очередность. Нельзя одновременно встречаться сразу с несколькими мужчинами. Тем более в театральном коллективе, где все становится известным уже через сутки.

– Вы говорили на эту тему с Шунковым?

– Конечно, говорила. Сегодня днем. Я решительно высказала ему свое негодование. Он клялся, что уже порвал со всеми и давно ни с кем не встречается.

– Он вам лгал.

– Я тоже так почувствовала. Может, поэтому и прогнала его. Иногда я тоже вспоминаю, что являюсь замужней женщиной, хотя мой нынешний муж никогда в жизни не ревновал меня.

– Вы решили с ним больше не встречаться?

– Да. Твердо решила исключить его из моей личной жизни. – Она потушила сигарету, взглянула на Дронго.

– И это после того, как вы поговорили со мной? – не поверил Дронго. – Неужели мои слова оказали на вас такое сильное влияние?

– Нет, – ответила она, доставая вторую сигарету. – Все оказалось гораздо сложнее. Вы ведь говорили и о моем сыне.

– Да, я помню. – Он немного опустил стекло со своей стороны, чтобы впустить свежий воздух.

– Сегодня днем, еще до моего разговора с Шунковым, Эдуард приехал ко мне на дачу.

Дронго нахмурился. Он примерно догадывался, что именно она может ему сказать.

– У нас произошел неприятный разговор, – сообщила Шахова, – примерно таким образом беседовали Гамлет и королева. Меня не покидало ощущение какой-то театральности, нарочитости этой сцены. А с другой стороны, я видела, как нервничал мой сын, как он переживал.

– Что он вам сказал?

– Он приехал в ярости. Очевидно, грязные сплетни дошли и до его ушей. Он просто в ультимативной форме потребовал от меня дать слово, что Федор Шунков никогда больше не появится в нашем доме и у нас на даче. Я, естественно, отказалась. Не люблю, когда за меня решают, как мне поступать. Тем более что у Эдуарда такого права не было. Он не может указывать мне, как себя вести, – хотя бы потому, что я сама никогда не указывала ему, как он обязан вести себя. Он рос свободным и независимым человеком.