Олен Стейнхауэр - Турист

— Впечатляет, — заметила Энджела, разглядывая дом из-под козырька ладони.

— В таких домах живет немало бывших кагэбэшников.

— Кагэбэшников? — Она посмотрела на Чарльза. — Ну конечно же, ты его знаешь. Откуда?

Он как будто смутился на секунду, отвел глаза, даже дотронулся до лежащего в кармане пакетика с декседрином.

— Так, по слухам.

— Понятно, — кивнула Энджела. — Не мое дело.

Спорить Чарльз не стал и отделался молчанием.

— Тогда и говорить сам будешь?

— Лучше ты. У меня с собой и удостоверения нет.

— Страньше и страньше, — проворчала Энджела, нажимая кнопку звонка.

Дверь открыл лысый, будто списанный с киношного секьюрити охранник со свисающим из уха проводком. Энджела предъявила удостоверение сотрудника государственного департамента. В ответ на просьбу поговорить с Романом Угримовым верзила сказал что-то по-русски в спрятанный на лацкане пиджака микрофон, выслушал инструкции и жестом предложил гостям проследовать за ним по плохо освещенной и довольно крутой каменной лестнице. Наверху он отпер тяжелую деревянную дверь.

Апартаменты Угримова как будто перенеслись в Венецию с Манхэттена. Сверкающие деревянные полы, современная дизайнерская мебель, плазменный телевизор и двойная раздвижная дверь, ведущая на длинную террасу, с которой открывался панорамный вид на вечернюю Венецию с Гранд-каналом. Дух захватило даже у Чарльза.

Сам Угримов сидел перед стальным столом на стуле с высокой спинкой и читал что-то на экране ноутбука. При виде гостей он изобразил удивление, улыбнулся и, поднявшись из-за стола, шагнул к ним с протянутой рукой.

— Первые гости в моем новом доме. — По-английски хозяин изъяснялся легко и уверенно. — Добро пожаловать.

На вид ему было лет пятьдесят — высокий, с седыми вьющимися волосами и ослепительной улыбкой. Тяжелый, как и у Чарльза, взгляд сочетался в Угримове с легкостью, стремительностью, какой-то юношеской энергичностью.

После взаимных представлений он усадил их и первым перешел к делу.

— Итак, чем могу помочь нашим американским друзьям?

Энджела протянула фотографию Фрэнка Додла. Угримов надел широкие очки «Ральф Лорен» и внимательно посмотрел на снимок, слегка наклонив его в слабеющем вечернем свете.

— И кто это может быть?

— Он работает на американское правительство.

— То есть на ЦРУ?

— Мы из посольства. Этот человек пропал три дня назад.

— Вот как. — Угримов протянул фотографию. — Неприятное дело.

— Так и есть. Уверены, что он не появлялся у вас?

Угримов повернулся к телохранителю.

— Николай, у нас были другие посетители? — спросил он по-русски.

Николай выпятил нижнюю губу и покачал головой.

Угримов пожал плечами.

— Боюсь, ничем не могу вам помочь. А почему вы думаете, что он мог появиться здесь? Разве я должен его знать?

— До исчезновения он собирал о вас информацию, — сказала Энджела.

— Вот как, — повторил русский и поднял палец. — Хотите сказать, что сотрудник американского посольства в Вене проявлял интерес к моей частной жизни и бизнесу?

— Вы бы обиделись, если бы они вами не заинтересовались, — сказал Чарльз.

Угримов усмехнулся.

— О'кей. Позвольте вас угостить. Или вы на работе?

— Мы на работе, — к неудовольствию Чарльза, подтвердила Энджела и, поднявшись, подала хозяину визитную карточку. — Если мистер Додл все же свяжется с вами, пожалуйста, позвоните мне.

— Обязательно, — Угримов посмотрел на Чарльза. — До свидания, — сказал он по-русски.

Чарльз повторил русскую фразу.

Спустившись по лестнице, они вышли на улицу и снова окунулись в неподвижный влажный воздух.

Энджела зевнула.

— И что это было?

— Что?

— Откуда он знает, что ты говоришь по-русски?

— Повторяю, мне нужно новое имя. — Чарльз огляделся. — Русская община не так уж и велика.

— Но и не мала, — возразила Энджела. — А что ты высматриваешь?

— Вот. — Он не стал указывать, а только кивнул в сторону небольшого знака на углу. — Видишь, остерия. Давай-ка прогуляемся туда. Поедим, а заодно и понаблюдаем.

— Ты ему не веришь?

— Такому человеку? Даже если Додл и приходил к нему, он никогда в этом не признается.

— Ладно. Ты, если хочешь, наблюдай, а мне нужно поспать.

— А если таблетку?

— Первая бесплатно? — Она отвернулась, пряча зевок. — У нас в посольстве проверяют на наркотики.

— Тогда оставь мне хотя бы сигаретку.

— Когда это ты начал курить?

— Я уже бросаю.

Энджела вытряхнула из пачки сигарету, но, перед тем как отдать ее Чарльзу, спросила:

— Скажи, это химия или работа сделали тебя таким?

— Каким?

— Или, может, все дело в именах. — Она протянула сигарету. — Может быть, из-за них ты такой равнодушный… холодный. Когда тебя звали Мило, ты был другим.

Он моргнул, но слов для ответа не нашлось.

Первую часть ночной смены он провел в маленькой остерии, поглядывая в окно дома на Барба-Фруттариол, и не спеша расправлялся с чичетти, блюдом из морепродуктов и жаренных на гриле овощей, попивая прекрасное кьянти. Скучающий бармен пытался было завести разговор, но Чарльз отмалчивался, и даже когда тот заявил, что Джордж Майкл «бесспорно, лучший в мире певец», не стал ни соглашаться, ни спорить. Болтовня бармена постепенно слилась с прочими звуками, составлявшими унылый фоновый шум.

Коротать время помогла оставленная кем-то «Геральд трибюн». Полистав страницы, Чарльз обратил внимание на заявление министра обороны США Дональда Рамсфельда о том, что «по некоторым оценкам, мы не в состоянии отследить транзакции на сумму 2,3 триллиона долларов», то есть примерно четверть бюджета Пентагона. Сенатор Натан Ирвин из Миннесоты прокомментировал признание однопартийца так: «Сущий позор». Впрочем, даже эта скандальная история отвлекла его лишь на пару минут. Закрыв газету, Чарльз отложил ее в сторону.

Мысли о самоубийстве его больше не посещали, зато вспомнилась мать с ее излюбленной темой Большого Голоса, которую она обсуждала с ним во время редких визитов в далекие уже семидесятые, когда Чарльз был еще мальчишкой и жил в Северной Каролине. «Присмотрись ко всем, и ты увидишь, что руководит людьми. Маленькие голоса — телевидение, политики, священники, деньги. Эти маленькие голоса заглушают Большой Голос, который звучит для нас всех, но — послушай меня — они ничего не значат. Они только обманывают. Понимаешь?»

Чарльз был слишком юн, чтобы что-то понимать, и слишком взросл, чтобы признать свое невежество. Визиты матери не отличались продолжительностью, так что объяснить толковее она не успевала. Да и полночь, когда она, объявившись внезапно, стучала в окно и вытаскивала его в ближайший парк, — не самое лучшее время для умственной работы.