Олен Стейнхауэр - Турист

— Мистер Финкельштейн, где он сейчас? — спросила Симмонс.

— Червей кормит. С восемьдесят восьмого года.

— А чем все-таки занималась Эллен?

— Карла Маркса читала. Мао Цзедуна. А может, и Геббельса, почем мне знать. На немецком.

— На немецком?

Он кивнул.

— Она, когда от Мило отказалась, в Германии была. В западной. Такая уж была девчонка — утруждать себя не привыкла. А я бы так сказал, что родителем быть — это не по парку прогуливаться.

— Вы с ней тогда не разговаривали.

— Сама так решила. На своих ей наплевать было — немчура дороже.

— С сестрой она общалась. С Вильмой.

— Что?

— Я говорю, что с сестрой она ведь общалась.

— Ну да. — Перкинс обиженно насупился. Потом, вспомнив что-то, улыбнулся. — Знаете, что Финкельштейн говорил? Он ведь тоже был немец и германские газеты читал. Так вот, он говорил, что Эллен там полиция схватила. Ее даже в тюрьму посадили. А знаете за что?

Обе женщины выжидающе смотрели на него.

— За вооруженное ограбление. Вот так-то. Докатилась со своими друзьями-комми! Банки пошла грабить! И какой, скажите мне, прок от этого мировому пролетариату?

— Под своим именем? — резко спросила Симмонс.

— Что?

— В газетах ее настоящее имя упоминалось?

Перкинс задумался. Кивнул.

— Фотография точно ее была. А насчет имени Филькенштейн вроде бы не говорил… Стоп! Да, точно. Имя у нее было какое-то немецкое. Эльза, что ли? Да, Эльза. Почти Эллен. Как говорится, близко, но сигара не причитается.

— Когда это было?

— В семьдесят восьмом? Нет, в семьдесят девятом. Да, в одна тысяча девятьсот семьдесят девятом.

— Вы, когда узнали, с кем-нибудь связывались? С посольством? Пытались вытащить дочь из тюрьмы?

Молчание вернулось в комнату Уильяма Т. Перкинса незваным гостем. Он покачал медленно головой.

— Нет. Даже Минни не сказал. Да Эллен и не захотела бы. Отрезанный ломоть. Не желала, чтобы мы ей помогали.

Сколько же раз за последние двадцать восемь лет старик повторял себе это, подумала Тина. Оставил дочь в беде и нашел оправдание. Слабое, конечно, но другого у него не было. Как не было других оправданий и у самой Тины, оставившей в беде мужа.

Симмонс выпрямилась и заговорила. Теперь она выглядела настоящим, стопроцентным профессионалом — строгое, но без суровости, лицо, твердый, однако не жесткий тон — давала понять, что пришла сюда по делу и останется ровно столько, сколько потребуется.

— Итак, еще раз и по порядку. Посмотрим, правильно ли я все поняла. Эллен уходит из дому и связывается с нехорошей компанией. Сначала наркоманы, потом политические экстремисты. Коммунисты, анархисты и прочее. Много путешествует. Палестина, Германия. В тысяча девятьсот семидесятом году рожает ребенка. Мило. В семьдесят четвертом или семьдесят пятом отдает мальчика своей сестре Вильме и ее мужу Теодору. Они воспитывают его как собственного. Последний раз вы слышите о ней в тысяча девятьсот семьдесят девятом, когда ее арестовали за вооруженное нападение в Германии. Ее освободили?

Изложенная в сжатом варианте, история, похоже, шокировала Перкинса. Изложенная частями, она, может быть, представлялась ему обыденной, логичной, объяснимой, но когда от нее остались выстроенные в строгой последовательности сухие факты, зазвучала настолько трагически, что старик отказался в нее поверить. Такое же ошеломляющее впечатление произвела она и на Тину.

Оправившись от шока, Перкинс прошептал:

— Не знаю. Я не знаю, выпустили ее или нет. Справок не наводил. А она со мной не связывалась.

Тина расплакалась. Не к месту и не ко времени, но она ничего не могла с этим поделать. Все обернулось хуже, чем можно было представить.

Перкинс непонимающе посмотрел на нее, потом, вопросительно, на Симмонс, которая лишь качнула головой и, наклонившись, погладила Тину по спине.

— Не спешите с выводами, Тина, — шепнула она. — Может, он ничего об этом и не знает. Помните: мы лишь пытаемся добраться до правды.

Тина кивнула, как будто слова эти что-то значили, и постаралась взять себя в руки. Шмыгнула носом, вытерла глаза, несколько раз глубоко вдохнула.

— Извините, — сказала она Перкинсу.

— Ничего, дорогуша. — Старик наклонился и похлопал Тину по колену, что ей совсем не понравилось. — Мокрое дело не грешное, нюней от этого не становятся.

— Спасибо, — пробормотала Тина, сама не зная, за что благодарит.

— С вашего позволения, — напомнила Симмонс, — вернемся к Мило.

Перкинс подтянулся и сел повыше, демонстрируя, что он еще полон сил.

— Валяйте.

— Эллен исчезает в семьдесят девятом, а шесть лет спустя, в восемьдесят пятом, Вильма и Тео погибают в автомобильной аварии. Так?

— Так.

Никаких раздумий — просто констатация факта.

— И затем Мило отправляют в приют, в Северную Каролину. Верно?

Теперь он ответил не сразу. Нахмурился, как будто копался в памяти, потом покачал головой.

— Нет. Его забрал отец.

— Отец?

— Точно.

Тина напряглась, сдерживая снова подступившие к глазам слезы, но теперь к горлу подкатилась тошнота. Все — все! — что она знала о прежней жизни Мило, оказалось ложью. А значит, ложью был и немалый отрезок ее жизни. Чему верить, если все не так?

— Отец, — повторила Симмонс, как будто все об этом знала. А может, действительно знала? — Он, надо думать, появился после похорон? Или на самих похоронах?

— Точно не скажу, не знаю.

— Почему?

— Потому что я на похороны не ездил, вот почему.

— А что случилось?

— Не хотел ехать. Минни пилила, мол, это наша дочь, как так? Да эта дочь, пока жива была, нос от меня воротила. А как померла, какой толк с мертвой языком трепать? Она мне — а как же Мило? Он ведь наш внук. Кто ж о нем позаботится? Ну я и ответил: слушай, говорю, Минни, он нас пятнадцать лет не знал, с чего ты взяла, что мы теперь ему нужны? Но у нее на все свое мнение. А может, она и права была. — Перкинс поднял руки. — Ладно, сейчас могу признать, а тогда не мог. Упрямый был. — Он подмигнул Тине, и ее едва не стошнило от его ухмылки. — В общем, Минни поехала одна. Поехала, а я остался. Целую неделю сам себе готовил, пока она вернулась. А когда вернулась, мальчишку за ручку не привела и, похоже, не сильно из-за этого расстроилась. Я кричал, что и слушать ничего не хочу, только она все равно рассказала. Такая уж она была, Минни.

— И что она вам рассказала? — спросила Тина.

Ей было дурно, и она сидела, словно парализованная.

— Я к тому и подвожу. — Перкинс шмыгнул носом. — Папаша Мило, как видно, тоже новости смотрел и, как узнал, так сразу за сынком и пожаловал. Это Минни сказала. Мало того что раньше и носа не показывал, так он еще и русский. Как вам?

— Нет, — прошептала Тина. — Не может быть.

В отличие от нее Симмонс все свои сомнения оставила за дверью.