Борис Акунин - Смерть на брудершафт (фильма пятая и шестая) [с иллюстрациями] [Странный человек + Гром победы, раздавайся]

— Ну-ка, Вася, за мной!

— А что я? — сказал фельдфебель, начальник прачечной команды. — Мне Петренко приказал.

— Зачем?

Снизу всё выглядело обыкновенно. Просто на зеленой траве три ряда рубах и подштанников: два продольно, один между ними поперечно, ничего особенного. Калинкин поглядывал на старшего товарища с недоумением.

Фельдфебель скривил мясистый рот.

— А я знаю, зачем? Не могет он, ваше благородие, видеть, если человек, к примеру, цыгарку закурил. Беспременно ему надо, чтоб никто без дела не сидел. А я, может, с шести утра, как собака какая, не разогнумши…

— Что за Петренко? — спросил Алеша.

— Дык Петренко, — объяснил фельдфебель. — Афанасий Никитич. Прапорщик наш. Главный банно-прачечный начальник.

— Где он сейчас?

Служивый подумал.

— Об это время они кушают. На квартере у себя. Обедают. В столовой не любят, от столовой у них изжога.

— Где он квартирует, ваш Петренко?

— А вот как пойдете по главной улице, так до конца, оттуда в переулок и прямо до речки. Ихняя хата самая последняя, кусты вдоль околицы.

По дороге пришлось объяснить, из-за чего сыр-бор.

— Леш, чего это мы? — совсем по-мальчишески спросил Вася. — С Петренкой этим, а?

Курсы курсами, но без практического опыта, конечно, трудно. Поэтому Романов рассказал попросту, без снисходительности.

— Во-первых, странно. Зачем рубахи с места на место перекладывать. Во-вторых, прямо перед облетом аэроплана, который зачем-то кружит над Русиновкой всегда в один и тот же час. В-третьих, белье, как было выложено?

Калинкин подумал.

— Ну как… Буквой «эн».

— Это по-нашему. А по латинскому шрифту буква «аш». Что это значит по австрийскому армейскому коду?

Прапорщик остановился, хлопнул себя по лбу — звонко.

— Ой, мы же учили! «Экстренное сообщение». Это знак аэроплану?

— Все может быть. Надо проверить. Возможно, банно-прачечный начальник просто самодур. Но мы обязаны удостовериться, что он не вражеский агент, подающий аэронаблюдателю сигнал о полученной информации исключительной важности.

— Ясно…

— Сейчас мы определим, где хата этого Петренки. Я останусь, а ты сбегаешь к начальнику кадрово-персонального отдела дивизии, я напишу записку. Пусть даст формулярный список прапорщика. Принесешь сюда.

Хата, как и сказал фельдфебель, стояла над невысоким обрывом, под которым текла быстрая речка Вильшанка. Для офицерской квартиры домишко был скромненький — в два окошка, с соломенной крышей.

Кусты вдоль околицы — густые, можжевеловые — пришлись кстати. В них контрразведчики и расположились.

Через открытое окошко было видно, как мужчина лет тридцати пяти, в нижней рубахе с закатанными рукавами, достает из печки чугунок, садится, режет хлеб. В бинокль можно было разглядеть лицо (приятно-мужественное, сосредоточенное) и даже содержимое тарелки (борщ).

— Потом будет гуляш трескать, — сказал Вася, потянув воздух носом. — У меня нюх ужасно обостряется, когда жрать охота.

— Один живет, без хозяев, — поделился своими соображениями и Романов. — И денщика не видно. Сам кухарничает. Необычно.

— Куркуль. Денщицкую доплату себе забирает. Чтоб офицер себе сапоги начищал?

На крыльце стояли две пары сапог — сверкающие парадные и пыльные повседневные. Чистюля — у двери разувается.

— А может, просто привычка к холостяцкой жизни. Всё, Вася, дуй в штаб. Хватит гадать, сейчас узнаем точно.

Калинкин слетал пулей. Через двадцать минут, как штык, вернулся с личным делом. За это время прачечный начальник успел доесть борщ, с аппетитом умял второе (действительно гуляш) и взялся за кисель. Выражение лица у него было сосредоточенное.

— Всё правильно, — зашептал на ухо Вася. — Холостой. От денщика отказался. Хату взял пустую, потому что любит жить один. Это мне в отделе хозяйственном рассказали. Заглянул по дороге. Ты не беспокойся, я не говорил, откуда я. Мол, хочу договориться, чтоб меня у Петренки обстирывали, он иногда разрешает. Ну и расспросил немножко, что за человек, как-де лучше подкатиться. Хорошо к нему в отделе относятся. Говорят, простой, приветливый.

— Молодец, Вася, — похвалил подпоручик. — Давай формуляр.

Так-так. До мобилизации Петренко служил счетоводом на железнодорожной рокаде, построенной для нужд военного округа. Превосходная, между прочим, должность для шпиона в мирное время. Отсюда и звание прапорщика запаса. Второй звездочки такому офицеру не выслужить, хоть сто лет прачечной руководи. А в общем, ничего интересного в личном деле Петренки не было.

— Не похож он на австрийского шпиона, — вздохнул Калинкин, глядя, как Афанасий Никитич облизывает с ложки кисельную пенку.

— Ни разу не встречал шпиона, похожего на шпиона. Наше дело — проверить. Скорее всего, зря потратим время. Аэроплан и перекладка белья — случайное совпадение.

Калинкин поинтересовался:

— А как мы проверим? Не у него же спрашивать. Слежку установим, да?

Объект наблюдения, кажется, никуда уходить не собирался. Он уютно раскурил трубочку и улегся на кровать, положив ноги на железную спинку.

— Если буква «аш» — это сигнал самолету-разведчику, что сие означает? — тоном преподавателя спросил Алеша.

— Что у агента нет других средств экстренной связи.

— А стало быть? Особенно с учетом странной пассивности дорогого Афанасия Никитича?

Вася подумал еще и опять ответил правильно:

— К нему пришлют связного. Выяснить, в чем дело.

— Причем сделают это быстро. Если знать тропки, от австрийских позиций через болото в наше расположение можно часа за два пробраться. В общем, так. Остаешься здесь. Пришлю к тебе кого-нибудь в напарники. Он захватит пожевать, чтоб ты тут не мучился обострением нюха. Сидите, бдите за нашим Банщиком. В случае чего пошлешь солдата за мной, он знает, как меня сыскать.

Пристроив новичка к заданию, подпоручик отбыл по дальнейшим делам. Их у Романова хватало. Прежде всего проведал вольнопера Левкина (очень средних способностей), приставленного следить за Учительницей. Предупредил, чтоб удвоил осторожность и внимание. Возможна активизация объекта.

Забот у Романова было через край. О слежке за Банщиком, одной из множества мелких мер предосторожности, в остаток дня он почти не вспоминал. Мотался на позаимствованном у Васи мотоцикле по всему расположению дивизии, трижды телефонировал Козловскому, один раз лично отправлял радиошифровку с отчетом. Перекусил на ходу, куском хлеба с колбасой. К себе на квартиру вернулся в третьем часу ночи. Сел на койку снять сапоги — да так, боком, и повалился.