Борис Акунин - Квест

— Вы согласились слишком легко. Я знаю, чем это вызвано. — Он погрозил Гальтону сухим пальцем и сделался похож на самого настоящего сурового судью, готового призвать подсудимого к ответу. — Вас ничто не удерживает в мире обычных человеческих чувств. Ибо вы думаете, что вас предала женщина, которую вы любили. Но это не так. Зоя Клински, как и Курт Айзенкопф, выполняла мое задание. Ему было поручено заниматься эликсиром; ей — спасти Самсона, если он еще жив…

— Но…

— Молчите и слушайте. Да, мисс Клински находилась в контакте с начальником военной контрразведки мистером Октябрьски. По моему указанию во время прошлогодней командировки в Советскую Россию она вышла на оппонентов Громова и согласилась стать их секретным агентом. На самом деле она все время работала только на меня. Я получал от нее донесения о всех ваших действиях в Москве. Когда она сообщила, что Институт пролетарской ингениологии разместился по соседству с университетским Ректорием, я понял, что это неспроста. Значит, Самсон не умер. Когда-то, очень давно, он жил в том доме. Полагаю, Громов рассчитывал со временем переселить туда своего Учителя из Заповедника.

Гальтон вспомнил, что часть помещений музея была восстановлена в прежнем виде так же скрупулезно, как «детская» в усадьбе. Вероятно, насчет Ректория миллиардер был прав. Как и насчет всего остального. Однако сейчас Норда занимали не намерения покойного Громова.

— Послушайте, я собственными глазами видел, как она отрезала Пациенту голову! Ничего себе спасение!

— Именно спасение. По показаниям приборов мисс Клински видела, что Самсон угасает. Она не могла заставить его сердце работать. Но могла попытаться законсервировать мозг. Что и было сделано. Сейчас во все мои клиники отдано распоряжение немедленно докладывать обо всех жертвах несчастных случаев — молодых, физических сильных. Когда-то Самсон помог мне обрести новую жизнь. Я с удовольствием сделаю для него то же самое. Пусть живет себе на покое и занимается наукой. Я так по нему соскучился!

Мистер Один Процент снова улыбнулся, но не горько, а растроганно, и древнее мумиеобразное лицо вдруг ожило и потеплело.

— Это вам, мистер Норд. — Старец положил на стол конверт. — Прочтите, и тогда уж принимайте решение. Чтоб потом не пожалеть.

— Что это? — спросил доктор, и сразу же узнал ровный, красивый почерк. Кровь отлила от лица Гальтона, пальцы никак не могли надорвать конверт.

«Милый, милый, милый. У меня чуть не разорвалось сердце, когда ты лишился чувств. Я и не знала, как сильно ты меня любишь. Но я не могла тратить время на объяснения, счет шел на минуты. Ты простишь меня? Ведь теперь тебе известна вся правда.

Сейчас я хочу сказать только одно. Не соглашайся! Ради меня. Ради себя. Пусть мир спасает кто-нибудь другой, а мы с тобой лучше спасем друг друга. Нет страшнее ошибки, чем пожертвовать любовью — ради чего бы там ни было. Посмотри, что случилось с Самсоном. Он был умный и хороший, но без любви он заблудился и пропал. Как ребенок без матери. Как ты без меня.

Я жду тебя.»

Доктор перечитал это короткое письмо несколько раз. Листок трепетал в его руках, будто в кабинете вдруг задул ветер.

— Я должен с ней увидеться, — хрипло сказал Норд. — Чтобы всё объяснить. Потом приму решение.

— Зое ничего объяснять не нужно. Она и так всё знает. А встретиться с ней вы, конечно, можете. Но в этом случае мое предложение снимается.

— Но почему?!

— Решение увидеться с любимой женщиной — это уже выбор.

Чертов старик опять прав, опустив голову, подумал Гальтон.

— Скажите, ваша честь, а почему вам обязательно нужен Преемник, а не Преемница?

— Таков древний закон. Менять его Судья не вправе.

— От этого и происходят все исторические ошибки! Самые важные решения принимают мужчины, а они составляют лишь половину человечества, притом не лучшую! Как же ваше драгоценное равновесие?

Судья наклонил голову.

— Я думал об этом… Возможно, Белым Судьей бывают только женщины? Это было бы логично. Есть вы, Черный Судья, мужчина. И где-то, неизвестно где, есть Белый Судья, женщина. Она, как и вы, обречена на вечное одиночество и тоже не знает наверняка, существуете вы или нет. Но ваше взаимное тяготение друг к другу, вероятно, и есть та ось, на которой держится мир… Однако хватит разговоров. Какое решение вы принимаете?

В исходе августа 1812 года на обширном поле, расположенном в сотне вёрст от Москвы, сошлись две большие армии. Они стояли, оборотясь друг к другу, и готовились к баталии, которой давно уж ожидала Европа. Тому два с лишним месяца, невиданное в истории полумиллионное войско под водительством французского императора пересекло границу российской державы и, сметая все препятствия, двинулось на восток. Русские долго пятились, не смея поставить военное счастье на одну карту, то есть дать решительный бой, поражение в котором означало бы крах всему. Слишком очевидно было превосходство неприятеля, слишком грозна репутация вражеского полководца.

Однако настал миг, когда отступать далее стало невозможно. Позади лежала древняя столица с её храмами, святынями и дворцами. К тому же la Grande Armée [126]втрое или вчетверо подтаяла за время долгого похода, и силы примерно сравнялись. А ещё в русскую армию прибыл новый командующий, затем и назначенный, чтобы воодушевить войска на генеральное сражение.

В ночь на 24 августа ни в том, ни в другом войске толком не знали, будет ли завтра дело . Тот, от кого это зависело, пухлый человечек с гениальным чутьём и несгибаемой волей, ещё сам не принял решения. Он верил в свою неизменную звезду и ждал от неё всегдашнего знака, внятного ему одному, но звезда пока молчала.

По низинам, на равнине, в негустых перелесках плыл холодный туман, из которого там и сям торчали чёрными островами невысокие холмы. Подле бесчисленных костров триста тысяч мужчин храбрились и трусили, молились и сквернословили, готовились к смерти и надеялись выжить. Сто тысяч лошадей, зараженные общей тревогой, не могли спать. Над безымянным полем, в обоих его концах, слышались ржание, лязг железа, взрывы громкого хохота и протяжное пение, а с русской стороны ещё и звук суматошных шанцевых работ.

Торопливей всего копали у деревеньки Шевардино, где князь Кутузов назначил быть опорному пункту левого фланга. Плоская возвышенность показалась светлейшему удобной для возведения укреплённой позиции на дюжину орудий, огнём которых можно было простреливать всю окружную местность.