Чингиз Абдуллаев - Адаптация совести

На площади показались дети, которых привели на экскурсию. Пожилая женщина с аккуратно уложенным седыми волосами и в строгом черном костюме в полоску хорошо поставленным голосом рассказывала детям о городе, который на протяжении почти четырехсот лет был известен как Царицын, но подлинную славу получил, став Сталинградом. Именем этого славного города, ставшего символом несгибаемости советского народа и мужества Советской армии, называли площади и проспекты во многих городах мира. Сталинград, как и Ленинград, уже существовали сами по себе, помимо вождей, когда-то давших имена этим городам. Подвиги народа увековечивали их имена в памяти потомков. Но потомки не всегда бывают умными и благодарными. Оба города были переименованы: Ленинград стал Санкт-Петербургом, окруженным Ленинградской областью, а символ разгрома фашистов Сталинград превратился в скромный Волгоград.

Получилось несколько смешно. Имя города, сделавшего реальной великую надежду человечества на победу над варварством фашизма, можно было встретить на площадях и проспектах французской или бельгийской столицы, тогда как в самой России подобного названия больше не существовало.

Баратов обратил внимание на двух девочек-близняшек, которым было не больше десяти лет, — необыкновенно красивых, с кокетливыми белыми бантиками и в одинаковых синих платьях. Они о чем-то весело щебетали, когда к ним подошел какой-то неприятный мужчина лет тридцати пяти. Он был среднего роста, заросший двухдневной щетиной и в мятом, грязноватом костюме. Перекинувшись несколькими словами с девочками, он пошел на другой конец площади, чтобы купить им мороженое. Увидев, как он покупает два брикета, а внимание обоих учительниц отвлечено на других школьников, Баратов подошел поближе. Какой-то опустившийся тип, почти бомж, покупает мороженое таким девочкам! Куда смотрят эти дуры-учительницы? Неизвестный мужчина купил два брикета и поманил к себе девочек, которые побежали к нему через всю площадь. Только этого еще не хватало! Баратов едва сдержался, чтобы не крикнуть. Этот бомж сейчас угостит девочек мороженым и заберет их куда-нибудь с собой. Может, он не тот, за кого себя выдает. Нельзя, чтобы девочки с ним даже разговаривали.

Они, взявшись за руки, подошли к этому неприятному типу, и он протянул им два мороженых, о чем-то весело рассказывая. Черт бы побрал этих учительниц — они остались в другом конце площади. Как можно отпускать детей с такими неорганизованными дурами? Баратов снова нервно посмотрел в сторону детей. Нет, он просто не может ждать, пока неизвестный уведет куда-нибудь девочек. Этого нельзя допускать.

Баратов обернулся, увидел спокойно стоявших учительниц и решительно подошел к ним.

— Извините, что я вас беспокою, — начал он, не снимая очков, — но мне кажется, что это ваши ученицы, которые стоят в конце площади. Посмотрите, к ним подошел какой-то неизвестный мужчина и угощает их мороженым. Я боюсь, что он может причинить им какой-то вред.

— Где, — испугалась учительница, — что вы говорите?

— Посмотрите туда, — показал Баратов.

Она посмотрела в другой конец площади. Затем неожиданно улыбнулась и сказала:

— Ничего, это не страшно.

— Как это не страшно? — не понял Баратов. — Вы лучше пойдите и приведите их сюда, отберите у них мороженое и объясните девочкам, что нельзя разговаривать с незнакомыми людьми на улице.

— Мы сами разберемся, — поморщилась учительница, — не нужно так волноваться.

— Что вы такое говорите? — разозлился Вениамин. — Посмотрите, он взял одну из них за руку. Немедленно заберите обоих девочек и возвращайтесь сюда! А я найду сотрудников милиции.

— Не нужно так нервничать, — пояснила учительница, — никуда он их не заберет. Вы же видите — он угощает их мороженым.

— И вы всегда разрешаете неизвестным мужчинам угощать ваших учениц мороженым?

— Неизвестным не разрешаем, а ему разрешаем, — отрезала учительница.

— Я могу узнать почему?

— Можете. Мы его знаем, он работает на консервном заводе бригадиром.

— И поэтому вы разрешаете ему трогать ваших девочек? — изумился Баратов.

— Не нужно так говорить. Никто никого не трогает. Это их родной дядя, брат их матери. Когда она не может за ними заходить, он обычно приезжает на своей машине и забирает девочек. И вообще, не нужно так переживать, у нас все под контролем, — пояснила учительница.

Баратов пробормотал извинения и отошел. Он понял, что ошибся. Моралист нашелся, зло подумал он. Девочек решил спасать — а сам приехал сюда насиловать и убивать свою знакомую. Интересно, кто защитит ее от настоящего насильника, каким является сам Вениамин. Он снова уселся на скамейку. Эта простая мысль его так поразила, что он даже помотал головой, словно отгоняя видение. Какое право он имеет вмешиваться в судьбу этих девочек, если сам сделал сиротами столько детей? Как смеет он думать о морали, если сам совершает аморальные и дикие поступки?

Чтобы не смотреть больше на этих девочек и их дядю, Баратов поднялся и пошел к гостинице. В этот день он не обедал. Позвонил Ирине и сообщил ей, где остановился. В пять часов четыре минуты она появилась в холле отеля, одетая в кремовое недорогое платье. На ней были телесные колготки, открытые туфли-лодочки, на плечи накинута шаль. Было заметно, что она успела забежать к парикмахеру и даже сделать прическу, опоздав на несколько минут.

Она не узнала его, даже когда он шагнул к ней, снимая темные очки. А узнав, протянула руку, счастливо улыбаясь. Потом они пили кофе в небольшом баре отеля, и он вдохновенно врал, рассказывая ей о своей поездке в Индию.

— А вы изменились, — неожиданно произнесла она, — у вас глаза теперь живут отдельно от лица. Они стали немного другими.

— Хуже или лучше?

— Не знаю. Но они живут своей жизнью и никак не связаны с лицом.

Вениамин заказал шампанское, и Ирина согласилась выпить бокал. Они еще о чем-то говорили. Женщина успела рассказать о своих учениках, которые с увлечением изучали ее предмет. Баратов смотрел на ее горло, на пульсирующую голубую жилку, и думал о чем-то своем. А потом предложил ей подняться в его номер. И она согласилась, не кривлясь, не кокетничая, ничего не спросив и не оговаривая какие-то условия. Просто кивнула и поднялась, словно они были знакомы тысячу лет. Когда они поднимались по лестнице, Ирина споткнулась, и Вениамин успел схватить ее за плечи, когда она едва не свалилась на него. Оба смутились, как школьники, которых неожиданно застали за чем-то неприличным.

Потом они поднялись к нему в номер, и он предложил снова выпить шампанского на брудершафт. Она легко согласилась. С ней вообще было легко и приятно, как когда-то с Катей. Они чокнулись, переплели руки и сделали по нескольку глотков шампанского. А потом поцеловались. Целовалась она, как школьница, одними губами, не давая языка, словно опасаясь проникновения. Он вдруг с ужасом подумал, что она могла быть девственницей.