И. Колвин - Двойная игра

Одного из агентов Канариса послали к английскому военному атташе с донесением о том, что всеобщая мобилизация в Германии будет объявлена 15 августа. Пожалуй, это было сделано для того, чтобы проверить реакцию англичан, а может быть, и для того, чтобы сбить их с толку.

Кабинет Чемберлена не любил неприятных новостей. Генерала Масон-Макфарлейна, английского военного атташе в Берлине, вызвали в Лондон. Сэр Джон Саймон устроил ему перекрестный допрос. Наступило 15 августа, а ничего не случилось, не наблюдалось даже признаков передвижения немецких войск.

«Таким людям трудно объяснять, — жаловался Макфарлейн на Саймона — ведь то, что не случилось вчера, может произойти через неделю».

Английский кабинет министров все больше склонялся к тому, чтобы не верить этим слухам и согласиться с предложением сэра Невилла Гендерсона соблюдать спокойствие и стремиться к мирному урегулированию спорных вопросов. Таким образом, уловка с объявлением мобилизации имела некоторый эффект.

Генерал Людвиг Бек расценивал этот маневр иначе, чем Канарис. Человек с умом философа, он мог на память цитировать Клаузевица и Шлифена, но его стремление к знаниям вышло за пределы военной профессии. В это тревожное время он изучал английский язык и увлекался трудами английских историков. Как высший офицер генерального штаба, Бек читал лекции по военным вопросам, которые иногда походили на проповеди.

Бек слышал о миссии в Лондон одного из адъютантов фюрера капитана Видеманна, бывшего батальонным командиром Гитлера в первую мировую войну. Он был послан туда, чтобы выяснить позицию Англии в отношении Чехословакии. Гитлер был удовлетворен теми сведениями, с которыми Видеманн вернулся.

Бек писал в своем дневнике:

«Мне кажется, мы совершим опасную ошибку, думая, что Англия не в состоянии вести длительную войну. Англия всегда могла вести войны в течение продолжительного времени, потому что ее мощь базируется на огромных ресурсах всей империи. Я убежден, что, если Германия нападет на Чехословакию, Англия вместе с Францией вступит в войну. И англичане будут воевать не потому, чтобы помочь Чехословакии, а для того, чтобы разгромить новую Германию, ставшую нарушителем мира и угрожающую принципам управления государством, провозглашенным англичанами: «закон, христианство и терпимость».

В то время Бек надеялся, что в критический момент главнокомандующий сухопутными силами генерал фон Браухич скажет Гитлеру, что и он, и командующие группами армий и армиями, а также командиры корпусов не готовы взять на себя ответственность за войну. Затем каждый заявит о своей отставке. Но когда в начале августа его предложения обсуждались на совещании генералов, Бек заметил, что Браухич был менее решителен, чем его корпусные командиры. Говорили, будто Гитлер за некоторое денежное вознаграждение купил принципиальность павшего духом Браухича. Но если Браухич не возглавит движение против Гитлера, то тогда в нужный момент это должен будет сделать он, Бек. Бек не мог забыть слова фюрера, переданные ему по секрету одним верным человеком: «Я буду вести войну против Чехословакии со своими старыми генералами. Но когда я начну воевать с Англией и Францией, у меня появятся новые командиры».

В то же время Канарис хотел своим собственным путем вывести англичан из заблуждения. В начале августа 1938 года между Беком, Клейстом и адмиралом состоялся важный разговор.

«Уступая Гитлеру, — заключил Бек, — английское правительство теряет в Германии двух своих главных союзников — немецкий генеральный штаб и немецкий народ. Если вы достанете мне в Лондоне позитивное доказательство того, что англичане объявят войну в случае нашего вторжения в Чехословакию, я покончу с этим режимом».

Клейст спросил его, какое доказательство он хотел бы иметь.

«Публичное обещание оказать помощь Чехословакии в случае войны».

Бек добавил также, что письмо кого-либо из членов английского правительства помогло бы усилить его, Бека, авторитет среди генералов.

Таковы были отправные данные для тайной миссии Клейста, о которой он рассказал мне, возвратись из Лондона.

Канарис пытался придумать такой предлог для поездки Клейста в Лондон, чтобы его не задержало гестапо, которое знало Клейста как противника нацистского режима. Необходимо было также принять некоторые меры, чтобы английская секретная служба не приняла его за немецкого шпиона.

Клейст попросил начальника абвера выдать ему паспорт на чужое имя. Эта мысль понравилась Канарису, так как он всегда непочтительно относился к паспортной системе. Даже теперь, став важной персоной, адмирал все еще путешествовал под разными именами, хорошо помня свое удачное бегство из Чили во время первой мировой войны. Клейсту приготовили паспорт на чужое имя (вернее, два паспорта) и снабдили деньгами в английской валюте.

Накануне отъезда я встретился с ним в кавалерийском клубе для обсуждения мер предосторожности, которые он должен предпринять во время поездки.

«Я не хочу, чтобы меня приняли за нацистского агента или немецкого шпиона, — сказал мне Клейст, — Если англичане вышлют меня, немецкие таможенные чиновники и гестапо обнаружат, что я выезжал из Германии, и адмирал будет скомпрометирован. Меня знают как ярого противника существующего в Германии режима. Официально я никогда бы не получил разрешения на выезд».

17 августа самолет немецкой авиакомпании «Ганза» «Юнкерс-52» стоял на Темпельгофском аэродроме. Пассажиры проходили таможенный досмотр. Каждый имел поручительство какого-либо министерства или другого официального органа и разрешение от Рейхсбанка на провоз денег в иностранной валюте, что и было отмечено в паспортах. Обыкновенных туристов уже больше не существовало. Каждый пассажир обязан был показать приглашение от кого-либо за границей, кто бы брал на себя все расходы, связанные с его пребыванием там. Все уезжающие заносились в карточку гестапо. В картотеке отмечалось, едет ли данный пассажир в другую страну по делам какого-нибудь правительственного учреждения или по своим личным и нужно ли брать его в связи с этим на подозрение.

Во время посадки к самолету подъехала военная машина. Из нее вышли немецкий генерал и человек в гражданском. Генерал провел своего спутника к самолету. Никто из полицейских и таможенников не задержал их. Гражданский, человек невысокого роста в сером костюме, очень нервничал. И лишь когда самолет поднялся в воздух, он, откинувшись в кресле, с облегчением вздохнул. Это был Клейст. Какой-то англичанин, с явным интересом наблюдавший за ним, тоже уселся поудобнее. Это был мой друг и коллега Гаррисон, обещавший мне не сводить с Клейста глаз.