О. Пинто - Друг или враг?

Здесь я хотел бы отклониться от темы. Уже в первые годы работы я понял, что контрразведчик, прежде чем вести допрос, должен собрать как можно больше сведений о подозреваемом. А будучи начальником следственного отдела в Королевской викторианской патриотической школе и позднее начальником голландской контрразведывательной миссии при главном штабе экспедиционных сил союзников в Европе, я учил своих подчиненных вести первый допрос по заранее намеченному плану. До допроса на каждого подозреваемого заполнялась анкета. В ней содержались следующие вопросы: а) имя и фамилия, возраст, место и год рождения подозреваемого; б) имя и фамилия, год рождения отца, матери, братьев и сестер, их местопребывание; в) фамилия, год и место рождения, национальность жены и ее родителей, девичья фамилия жены и ее матери; г) образование и знание языков; д) занятия с момента окончания школы, перечисление стран и городов, в которых подозреваемый был по делам службы или во время отдыха. Последним стоял вопрос: «Состояли ли вы когда-либо членом какой-нибудь политической организации или партии?»

Эта анкета преследовала двойную цель. Во-первых, она содержала основные сведения о подозреваемом, что служило основой для первого допроса. Во-вторых, если подозреваемый выступал под вымышленной фамилией, его легко было разоблачить. Человек, который выдает себя за другого, заранее выучивает автобиографию. Однако вполне вероятно, что он не сможет без запинки подробно рассказать о своих родственниках. Во время допроса он может не сразу сказать возраст своей двоюродной сестры или назвать девичью фамилию вымышленной тещи, что немедленно выдаст его.

Из ответов Гельдера на эти первые вопросы я узнал, что он родился в еврейской семье, но перешел в католичество, так как женился на бельгийке дворянского происхождения. До войны он был директором отделения крупной американской кинокомпании в Голландии. Одно время служил в войсках, имея чин лейтенанта. На все мои вопросы Гельдер отвечал без запинки. А когда я наконец спросил его, состоял ли он членом какой-либо политической организации или партии, он твердо ответил: «Нет, сэр!»

Я сразу же переключился на вопросы, связанные с его выездом из Голландии во время войны.

— Можете ли вы вспомнить день и час, когда вы пересекли голландско-бельгийскую границу?

— Извините, сэр, но я не пересекал бельгийской границы.

— Не пересекали?

— Нет, сэр. Только по воздуху. Сначала мы отправились во Франкфурт в Германии, а оттуда через Швейцарию попали в Южную Францию и, наконец, в Испанию и Португалию.

— Это похоже на туристское путешествие, — заметил я. — Но скажите, как вам удалось проехать через Германию? Любой человек, которому посчастливилось получить разрешение на выезд из оккупированной Европы, изберет кратчайший путь. К тому же немцы не дураки, чтобы позволять эмигрантам путешествовать по Германии, где они могут собрать ценные сведения о военных объектах и результатах бомбардировок союзников.

Гельдер громко рассмеялся. Это был и горький и торжествующий смех.

— Дело в том, сэр, что и мой друг и я имели чилийские визы. А немцы с уважением относятся к подобного рода документам.

Ответ Гельдера не убедил меня, но я промолчал. Даже если немцы и отнеслись с уважением к чилийским визам, у них не было причин не отправить Гельдера и его друга журналиста кратчайшим путем. Кроме всего прочего, Гельдер был евреем. Я знал, что в глазах гестапо еврей всегда еврей, независимо от религии. Женитьба Гельдера на христианке высокого происхождения могла спасти его от заключения в концентрационном лагере, но она не могла избавить его от постоянного надзора и периодических допросов в гестапо. Любой еврей, как бы богат и известен он ни был, являлся анафемой в глазах гестапо. По-видимому, Гельдеру не разрешили бы покинуть Голландию да еще проехать через Германию, если бы он и его компаньон не были полезны немцам.

Около двух часов расспрашивал я Гельдера о его довольно странном путешествии. Постепенно его самоуверенность исчезла, и за ней я увидел труса. Гельдер сознался, что, когда он и его друг ехали во Франкфурт, их сопровождали официальные представители немецких властей. По прибытии во Франкфурт они также не были предоставлены самим себе. Об их дальнейшем путешествии заботились опять-таки немецкие власти.

Я прервал допрос и отпустил Гельдера. Он облегченно вздохнул. Но я предупредил его, что мы еще встретимся и что он услышит обо мне в течение ближайших двух суток.

Я был убежден, что напал на след преступника, и поэтому немедленно связался с английской контрразведкой и попросил прислать на следующий допрос Гельдера двух офицеров в качестве наблюдателей. Условились, что второй допрос состоится в 10.30 утра следующей субботы.

Наблюдатели приехали вовремя и сели в углу моего кабинета. Я не представил их Гельдеру и не обращался к ним, дав тем самым ему понять, что они будут присутствовать на допросе в качестве наблюдателей. Я начал с тех же вопросов, касающихся его прошлого, и в конце концов снова спросил: «Состояли ли вы в какой-нибудь политической партии или организации?»

Он посмотрел мне прямо в глаза и ответил:

— Нет, сэр.

Я продолжал пристально смотреть на него:

— Лейтенант Гельдер, можете ли вы дать честное слово офицера, что скажете правду, если я задам вам еще один вопрос?

— Да, сэр, — ответил он.

— Состояли ли вы в какой-нибудь политической партии или организации?

— Нет, сэр, — снова повторил он.

— Посмотрите мне в глаза и помните, что вы дали слово офицера говорить только правду. В третий и последний раз спрашиваю вас, состояли ли вы, может быть очень короткое время, в какой-либо политической партии или организации? Подумайте хорошенько, прежде чем отвечать мне.

Гельдер напряг лицо, будто старался что-то вспомнить. Вдруг он резко покачал головой и, смотря мне прямо, в глаза, ответил:

— Нет, сэр. Я никогда не состоял ни в какой политической партии или организации. Вы просили говорить правду, и я говорю ее. Даю вам слово.

Я молчал, а мысль лихорадочно работала. Я не сомневался, что Гельдер лгал, но мне было трудно доказать это. А память могла подвести меня, особенно если учесть, что с тех пор произошло много важных событий, в которых я играл не последнюю роль. Я решил взять его на испуг. Если это не поможет, тогда дело придется прекратить. Я выпрямился и, строго глядя на него, сказал:

— Лейтенант Гельдер, трижды я задавал вам один и тот же вопрос и трижды вы отрицали, что принадлежали к политической организации. Вы лжете. Откуда это мне известно? Так знайте, двое ваших земляков, пользующихся хорошей репутацией, под присягой показали, что до войны вы были членом национал-социалистской партии. У меня есть письменные показания этих людей. — И я показал ему бумаги, случайно оказавшиеся у меня на столе. Эффект моих слов был поразительным. Гельдер сильно покраснел и смутился.