Джон Ле Карре - Особо опасен

И все в таком духе, пока Эрна Фрай осторожно не вынула мобильник из судорожно сжавшихся пальцев и не отключила, в то время как другая рука ласково опустилась на плечо Аннабель.

Ни ее бурная реакция на Мелика, ни ее ледяной душ для Брю не были случайными эпизодами в новой жизни Аннабель. Каждый божий день она металась между стыдом, ненавистью к ее манипуляторам, столь же радужным, сколько и необоснованным оптимизмом и затяжными периодами бездумной покорности судьбе.

В приюте, несмотря на то что герр Вернер с подачи Бахмана позвонил Урсуле и сказал, что власти больше не проявляют активного интереса к Иссе Карпову, Аннабель подвергла себя добровольному остракизму.

Эрна Фрай сделалась ее соседкой и опекуншей. На следующий день после того, как желтый минивэн привез Аннабель в гавань, Эрна сняла апартаменты на первом этаже гостиницы «Апартотель» из бетона и стали, меньше чем в ста метрах от приюта. Мало-помалу это жилище стало для Аннабель третьим домом. Она заходила туда перед каждым визитом к Иссе и заглядывала на обратном пути. Порой, для душевного спокойствия, она там ночевала в детской, где никогда не было достаточно темно из-за световой уличной рекламы.

Ее посещения Иссы два раза в день из рискованных приключений превратились в отрепетированные спектакли, где чувствовалась твердая режиссерская рука Эрны, а со временем — и Бахмана. В приватной обстановке тщательно зашторенной маленькой гостиной они, вдвоем или порознь, инструктировали ее перед каждым ее восхождением по кривой деревянной лестнице — и после тоже. Сыгранные сцены повторялись и анализировались, новые разрабатывались и шлифовались, и все это с единственной целью — уговорить Иссу, чтобы он заявил о своих правах на наследство и тем самым спас себя от угрозы высылки из страны.

И Аннабель, лишь смутно, если вообще догадывавшаяся об их отдаленной цели, в душе была им благодарна за то, что они ею руководили, сознавая в минуты отчаяния, насколько же она стала от них зависима. Когда они втроем склонялись над магнитофоном, именно Эрна и Гюнтер, не Исса, были ее критерием реальности, а Исса — их отсутствующим проблемным ребенком.

И только пройдя свою via dolorosa, [10] Крестный путь (лат.). какие-то сто метров по оживленной улице, и оказавшись перед Иссой, она вдруг чувствовала спазмы в животе, язык прилипал к гортани от стыда, и тогда ей хотелось растоптать все грязные делишки, состряпанные вместе с ее манипуляторами. Хуже, ей казалось, что Исса с его особым нюхом тюремного сидельца сразу уловил перемену в ее состоянии и ее сверхуверенность, которую, как ни пыталась она это скрыть, давали ей те, кто ею распоряжался.

— Отдавай ему все, что можешь, дорогая, — наставляла ее Эрна, — но на безопасном расстоянии. Осторожно веди его к водопою. Его решение, когда он дозреет, будет скорее эмоциональным, чем рассудочным.

Аннабель играла с ним в шахматы, слушала вместе с ним музыку и с Эрниной подсказки заводила речь на темы, которые еще пару дней назад казались необсуждаемыми. Любопытно, что чем непринужденнее становились их отношения, тем нетерпимее относилась она к его выпадам против западного образа жизни, в особенности же к его неодобрительным замечаниям о Карстене, чьи дорогие вещи он с удовольствием носил.

— Ты когда-нибудь любил женщину, Исса, не считая своей матери? — спросила она его однажды, когда они находились в разных концах комнаты.

Да, признался он после продолжительного молчания. Ему было шестнадцать, а она в свои восемнадцать уже была сиротой. Стопроцентная чеченка, как его мать, набожная, красивая и целомудренная. В их чувствах не было никаких физических проявлений, заверил он Аннабель, любовь в чистом виде.

— И что с ней случилось?

— Она исчезла.

— Как ее звали?

— Это несущественно.

— А как она исчезла?

— Она стала жертвой ислама.

— Как твоя мать?

— Я же сказал, жертва ислама.

— Объясни.

Молчание.

— Добровольная жертва? Ты хочешь сказать, что она сознательно пожертвовала собой ради ислама?

Молчание.

— Или она стала невольной жертвой? Как ты. Как твоя мать.

— Это несущественно, — повторил Исса после немыслимой паузы. — Бог милостив. Он ее простит, и она попадет в рай.

Признание Иссы, что он кого-то любил, показало его уязвимость, на что тут же указала Эрна Фрай.

— Моя дорогая, это не просто вмятина в его доспехах, это настоящая пробоина! — воскликнула она. — Если он заговорил о любви, то теперь для него не будет закрытых тем: религия, политика, все на свете. Он еще сам этого не знает, но он жаждет, чтобы ты его разговорила. Лучший способ ему в этом помочь — продолжать стучаться в дверь. — Глядя, как Аннабель кладет себе в чашку кусок сахара, к которому она в последнее время пристрастилась, Эрна добавила: — Ты все делаешь как надо, дорогая. Ему с тобой здорово повезло.

И Аннабель продолжала стучаться. Следующее утро, завтрак в шесть. Кофе и свежие круассаны от Эрны Фрай. Они сидят на привычных местах: Исса под арочным окном, Аннабель в дальнем углу, натянув длинную юбку до своих громко цокающих черных сапог.

— Опять сегодня бомбили Багдад, — рассказывает она. — Ты слушал утром радио? Восемьдесят пять убитых, сотни раненых.

— Так было Господу угодно.

— По-твоему, Бог одобряет то, что мусульмане убивают мусульман? Я не очень понимаю такого Бога.

— Не суди Всевышнего, Аннабель. Он тебя может покарать.

— А ты одобряешь?

— Что?

— Убийства?

— Убийство невинных не может быть Аллаху в радость.

— Но кого считать невинным? И чье убийство будет Аллаху в радость?

— Аллах знает. Он все знает.

— А мы- то как узнаем? Как Аллах даст нам знать?

— Он сообщил нам через священный Коран. И через своего пророка, да пребудет мир с ним.

«Убедись, что он обезоружен, и сделай выпад», — учила ее Эрна. Кажется, такой момент настал.

— Я читала труды знаменитого исламского ученого. Его зовут доктор Абдулла. Слыхал о таком? Доктор Файзал Абдулла. Живет здесь, в Германии. Время от времени выступает по телевидению. Не часто. Он очень набожный.

— Почему я должен был о нем слышать, Аннабель? Если он выступает по западному телевидению, он плохой мусульманин, продажный.

— Ничего подобного. Он по-настоящему набожный, он аскет и общепризнанный ученый, написавший важные книги об исламской вере и повседневной практике, — возразила она, игнорируя зарождающуюся ухмылку недоверия.

— На каком языке он написал эти книги, Аннабель?

— На арабском. Но они широко переведены. На немецкий, русский, турецкий, практически на любой из известных языков. Он состоит во многих благотворительных мусульманских организациях. В своих сочинениях он уделяет большое внимание мусульманскому принципу добровольного пожертвования, — добавила она не без подтекста.