Африкан Шебалов - Тайна стонущей пещеры

Оглянулся на них Ваня, еще быстрее побежал и что было силы закричал:

— Тика-а-айте! Тика-а-айте! Фаши-и-сты!

Совсем немного осталось ему добежать до кустов, но один долговязый фашист дал очередь из автомата. Упал Ваня метрах в пяти от опушки, крикнул в последний раз: «Тикайте!» А каратели развернулись и всей лавиной устремились по его пути в лес, но только партизаны-то уходили в другую сторону.

— Так за отряд отдал свою жизнь пионер Ваня Пронин, — медленно и сурово закончил Егор Егорович и, низко опустив голову, задымил трубкой.

Не шелохнувшись, молча смотрели ребята на сгорбленную фигуру лесника. У многих в глазах стояли слезы.

— Вот это герой! А ты, Вася, смог бы так? — тронув за рукав Коркина, шепотом спросила Галя Пурыгина.

— Кого-чего? — запинаясь от волнения, переспросил Коркин. — Я? Я не знаю. А вот Витя, по-моему, смог бы!

Егор Егорович поднял глаза, полные тоски:

— Когда он погиб, то был вот таким же мальцом, как вы, — закончил он.

— Дядя Егор, а этого предателя, Сеньку Чуба, поймали? — спросил Сбитнев.

— Не довелось слышать, — ответил лесник. — Может, подох от партизанской пули, а может, и сейчас еще волком рыщет по земле…

— А отец Вани так и погиб тоже? — спросила Оля.

— Отец-то в живых остался… Добрый человек подобрал его и выходил, — Егор Егорович, как бы вспомнив что-то, резко поднялся:

— Ну, так счастливо вам, оставаться, ребятки; пора мне — засиделся…

— Останьтесь еще! Побудьте с нами! — окружили старика пионеры.

— А уха? Вы же уху нашу хотели попробовать! — забеспокоился повар, Вася Коркин.

— Ничего, ничего, ребята. Уха в другой раз. А сейчас надо торопиться дело ждет.

Егор Егорович кивнул Вере Алексеевне, вскинул на плечо ружье и походкой тяжело уставшего человека пошел в сторону лесничества.

Когда фигура старика растаяла в темноте. Вера Алексеевна спросила:

— А знаете, как фамилия Егора Егоровича? — и, помедлив, сама же ответила: — Пронин. А Ваня — это его сын.

Одним дыханием ребята ахнули от удивления.

— А спасла Егора Егоровича тетя Глаша, — закончила учительница.

…Весь вечер пионеры были под впечатлением услышанного. Ужинали молча. И хоть уха получилась сладковатой, оттого что Коркин от волнения и по рассеянности всыпал в нее вместо соли сахару, никто не стал поднимать шум из-за таких пустяков.

— А где же Иван Иванович? — спросил Сбитнев, когда ребята начали укладываться спать, и посмотрел по сторонам.

Матвеева у костра не было.

— Не знаю. Его еще нет. Я ему оставил в котелке ухи, — ответил Коркин. — Придет, пусть кушает.

…Над горами нависла ночь. Деревья и кусты, слабо освещенные костром, стояли притихшие и неподвижные. Какая-то птичка протяжно вскрикнула несколько раз «Спа-а ать! Спа-а-ать! Спа-а-ать!» и умолкла, да в мелководной части озера, где кустились осока и камыш, ожесточенно кричали на свет костра лягушки.

«Вы-ы-ы-вернусь! Вы-ы-ы-вернусь!» — надрывалась одна, самая голосистая, а ее подзадоривал вразнобой целый хор голосов: «А ну-ка, как — по-ка-жи! А ну-ка, как — по-ка-жи!»

Но вот замолкли и эти звуки. Костер, слабо потрескивая, догорал, все погружалось в полутьму, сгущалось торжественно-грустное настроение. Изредка дежурная Женя Терехова подбрасывала в костер немного хвороста. Сухие сучья начинали тотчас пощелкивать, вспыхивали языки веселого пламени, но через несколько минут снова наползал полумрак.

Витя Сбитнев долго не мог заснуть. Он лежал на спине и смотрел в звездное небо.

Как всегда в горах, где воздух чист, небо было очень близко. Звезды, яркие и крупные, точно начищенные латунные пуговицы, казалось, были нашиты на темный бархат неба. Некоторые из них слабо мерцали, и от этого чудилось, что они раскачиваются на ниточках. Вечно глядят они на землю с необъятной высоты. Все, все, что было и чего уже не стало на земле, — все они видели. Видели они и Ваню Пронина. Так будут и дальше смотреть вниз, ко всему безучастные и равнодушные.

Перед глазами Сбитнева встал образ пионера-героя. Сбитнев ясно представил себе, как, запыхавшись, бежит Ваня, а за ним гонятся длинные и непременно рыжие фашисты. Витя увидел могучие деревья и густую колышащуюся массу кустарников, в которую вот-вот должен нырнуть Ваня. Так и казалось, что сейчас ночную тишину прорежет его звонкий, тревожный голос; «Тика-а-айте! Фаши-и-сты!..»

Рядом со Сбитневым засопел и завозился на шуршащих листьях сонный Коркин. Поднял голову, глубоко и шумно вздохнул, улегся поудобнее и успокоился.

«Вечно этот Ягодка помешает! Вздыхает, как теленок», — с раздражением покосился Сбитнев на соседа.

Видения как не бывало.

Еще больше сгустилась над лагерем темнота. Все кругом погрузилось в глубокий сон. А возле чуть тлеющего костра остывала в котелке нетронутая уха — ужин так и не вернувшегося в лагерь геолога.

В этот вечер полковник Коркин надолго задержался в управлении. День был очень напряженным. Коркин давал работникам задания, проводил инструктаж, разговаривал с пограничниками и все это время искал тот кусочек нити, за который бы можно было ухватиться, чтобы не работать вхолостую, наудачу. Но этой нити как раз и не было.

«Зачем сюда три месяца назад были заброшены диверсанты и взрывчатка? Для чего сидит здесь Сыч? К кому идет этот подводный осьминог?» — сверлило в мозгу.

Знать бы хоть приблизительно цель врага, чтобы не распыляться, не работать с завязанными глазами. Но этой цели полковник не видел.

Майор Силантьев вернулся поздно вечером. Полковник Коркин только зашел в его кабинет, где лейтенант Сафар Садыков копался в подшивках газет, как на пороге появился сам майор. По одному его взгляду полковник понял, что поездка не дала нужного результата. Вслед за майором шофер внес завернутый в мешок сверток. Это был большой зеленоватый прорезиненный мешок со специальным, герметически закрывающимся замком. Большой мешок с двумя лямками и пластмассовой ручкой наверху.

— Нарушитель вышел на берег в два-три часа ночи, — докладывал Силантьев. — Судя по размеру скафандра, — это человек среднего роста. Он нес какой-то груз, который был скрыт в море в этом мешке. Груз, видимо, тяжелый, так как след в почве от ног — глубокий. Следы ведут к полустанку Тихому. Слепки следов сделаны.

Майор Силантьев на мгновенье замолчал и продолжал:

— В три часа семь минут от полустанка отошел товарный поезд, в три сорок шесть проходил пригородный пассажирский, в четыре пятнадцать — еще один товарный поезд в обратном направлении. Номера поездов у меня записаны. Станционные работники не могли припомнить, чтобы на полустанке появлялся человек с чемоданом или мешком. Кассой на пригородный поезд ни одного билета не было продано. Автобусы ночью через полустанок не проходили.