Николай Далекий - Ромашка.

Наконец, мастер явился, но совсем не такой, какого ожидала встретить Оксана.

Это был настоящий мастер–жестянщик, худенький старик в очках со стальной, перевязанной ниточками оправой. Он сидел у крылечка на камешке и, закусив губу, напряженно морщась, напаивал довольно большую металлическую заплату на днище эмалированного таза. Подле него, подперев голову рукой, стояла тетка Настя в обычной своей скорбно–слезливой позе.

Оксана окинула старика внимательным взглядом и, не задерживаясь, прошла в свою комнату. У нее была чистенькая комнатка с двумя окнами, выходившими на улицу и во двор. Тут стояла хорошая железная кровать с упругой сеткой и никелированными спинками, стол, пустая этажерка для книг и два стула. Тетка Настя отдала квартирантке свою перину, подушку, байковое одеяло. Одинокая женщина очень боялась, что к ней поселят солдат, и поэтому охотно предоставила комнату девушке. Сама хозяйка спала в кухне на лежанке.

Оксана стояла у окна, выходившего на улицу, и смотрела на ветви сирени, росшей перед домиком в палисаднике. Она еще раз перебирала в памяти каждое слово Тараса. Неужели она что–то напутала? Нет, хлопец сказал ей ясно: улица Огородная, нужна посуда, мастер сам найдет. Она на второй же день купила на базаре дырявый таз. Теперь, благодаря услужливой хозяйке, таз паяет какой–то полунищий старик. Оксана вспомнила, что она уже несколько раз встречалась на Степной улице с этим стариком — он ходил под заборами с тяжелой сумкой за плечами и протяжно кричал надтреснутым хрипловатым голосом: «Жестя–я–ные рабо–о–ты–ы! Ве–едра! Кастрю–ю–ли, кому паять?»

Что случилось? Почему нет связи?

Оксана смотрела на ветви, тянувшиеся к окну: почки на них уже начинали распускаться.

В комнату, осторожно открыв дверь, вошла тетка Настя.

— Ты чего, Анечка? — спросила она обеспокоенно. — Может, недовольная, что я без спросу? Так ты ведь сама говорила, что нужно запаять. Он дорого не берет, а мастер хороший. Я ему за свою кастрюлю старые штаны, что от мужа остались, отдала. Совсем рваные. Взял… А за твой таз он соли просит или — марками. С тазом работы, говорит, много. Ты бы пошла, глянула, поторговалась, а то мне за картошкой сходить надо. Мы мерзлую картошку в поле копаем. Прошлогоднюю.

— Хорошо, я выйду, посмотрю, — не оборачиваясь, сказала Оксана.

— А будешь уходить на работу — ключик под вторую ступеньку на крылечке положи.

— Хорошо, хорошо, тетя. Идите.

Через несколько минут хлопнула калитка, и Оксана увидела в окно тетку Настю, торопливо шагавшую по улице с обвернутой грязным мешком лопатой под мышкой.

Девушка вышла на крылечко. На душе у нее было тоскливо.

Старик работал. Он сидел спиной к крыльцу, положив на колени таз днищем вверх. Паяльная лампа с шипением выбрасывала из трубки пучок голубоватого пламени. Оксана видела голую морщинистую, поросшую редкими седыми волосинками шею старика, выглядывавшую из–под ворота его старого, покрытого заплатами ватника. Жестянщик пристроил паяльник так, чтобы его головку охватывало пламя, и оглянулся.

— Табачку у вас не водится, барышня?

— Нет.

Он что–то буркнул себе под нос, схватил паяльник и начал растирать острым носочком олово вокруг заплаты. Это были привычные, заученные движения старого мастера. Его руки, изрезанные жестью и покрытые какими–то желтоватыми пятнами, очевидно, следами ожога кислотой, также свидетельствовали о его профессии. Но на кисти правой, между большим и указательным пальцами, синела татуировка — маленький, обвитый цепью якорь.

— Вы служили во флоте?

— Чего? — дернул головой жестянщик, видимо, хорошо не расслышав. — Флот? Как же, пришлось послужить царю–батюшке. Дела давно прошедшего времени. Вы, барышня, водички принесите, так, с полведерка. Проверим, вроде все готово.

Оксана принесла ведро с водой. Жестянщик осторожно вылил воду в таз, приподнял его над головой, осматривая швы припая. Затем опустил, выплеснул воду и показал девушке сухое днище.

— Так что можете собственноручно убедиться, — сказал он с оттенком профессиональной гордости. — Лучше нового.

Старик постучал толстым черным ногтем в днище и сунул таз на крылечко под ноги девушке.

— За работу не сомневайтесь, будете вспоминать и благодарить. А хозяйка–то убежала!.. Обождать?

— Я сама вам заплачу.

Жестянщик разочарованно покачал головой.

— Не в том дело, барышня. Хозяйка обещала чайком напоить и кипяточек будто приготовила.

— Если есть кипяток, я вам дам чаю.

— Сделайте милость. Может, кусочек сахару найдется? Уважьте старика… Целый день на холодном ветру, без горячей пищи.

Он засуетился, собирая инструмент в большую потертую кожаную сумку.

«Нет, это не тот мастер, о котором говорил Тарас», — подумала Оксана. Она приготовила чай и принесла из своей комнаты на кухню два кусочка сахару. Жестянщик постучал в дверь, попросил разрешения войти и, появившись на кухне, опустил на пол у порога свою сумку. Затем он снял очки, с силой зажмурил уставшие, слезящиеся глаза и, открыв их, весело посмотрел на девушку. Его худое, с запавшими щеками, поросшее колючей седой щетиной лицо вдруг преобразилось, стало значительным.

— Ну, давай будем с тобой знакомиться, Ромашка. Угадала. Бывший матрос Балтийского флота. Фамилию свою сам забыл… Не имеет значения. Для тебя буду — Тихий.

Тихий? Вот это тот Тихий, к которому ее прислали? Нет, тут что–то не так. Подстроено. Какая Ромашка? У нее другая кличка — Ласточка.

— Я вас не понимаю, — опасливо, но строго оглянула старика Оксана, как бы подозревая, что она имеет дело с каким–то психически ненормальным человеком. — Что за Ромашка? Вы что хотите? Я крикну, и вас арестуют! Я позову полицию. Я — немка. Идите вон отсюда!!

Чем больше возмущения звучало в голосе девушки, тем веселее становились глаза жестянщика.

— Не кричи. Ласточка, — торопливо сказал он. — Виноват… Я забыл, что ты еще не знаешь. Тебя перекрестили. Теперь ты — Ромашка. Ясно? И угощай, не стесняйся. Тебе понравилась моя работа, ты угощаешь чайком старого мастерового человека. Что тут особенного? Хозяйка ушла надолго, тебе на работу часа через два. Мы успеем поговорить.

Он подвинул ногой табурет к столу, снял шапку и, откусив кусочек сахару, начал аппетитно отхлебывать из алюминиевой кружки кипяток.

— Горяченький, хорошо! Желудок у меня… Колит, гастрит и еще какой–то черт!

— Я принесу вам печенье, — сорвалась с места Оксана.

— Не надо, — решительно поднял руку Тихий. — Лишнее… Может, кто зайдет… С какой такой причины ты, немка, рабочего человека печеньем угощаешь? Кто ты такая есть — тебе всегда надо помнить. Да, говорят, у тебя память какая–то особенная?