Николай Еремеев-Высочин - Афганская бессонница

Мальчик вернулся с Малеком.

— Ну, как дела? — весело спросил тот. — Голова не болит?

Я попытался сесть в постели.

— Ну, голова у меня болит, не переставая, с тех пор, как я простыл, — обстоятельно, как и полагается больному, ответил я. — Но, насколько я помню, я поступил сюда с другим диагнозом.

Малек помог мне опереться спиной о подушку. Потом он протянул руку к тумбочке у моего изголовья, взял что-то с плоского стеклянного блюдечка и поднес к моим глазам. Это был осколок металла, по форме напоминающий скребок каменного века, только маленький, сантиметра три длиной.

— Вот виновник всего! — объявил хирург. — Кость не задета, но осколок перебил артерию. Если бы вас привезли минут на десять позже, мне бы уже было нечего делать.

— Я ваш должник, доктор! Малек замотал головой.

— Не мой! Крови в первую ночь родственники сдали много, но третьей группы почти не осталось. С вами поделился наш санитар.

Я надеялся, что это был не тот придурок, который показывал мне морг. Хан-ага с робкой улыбкой смотрел на меня. Я подмигнул ему.

— Я вколол вам перед операцией морфий. У меня кетамина почти не осталось, и я берегу его для самых тяжелых случаев, — продолжал Малек. — Как у вас, голова не кружится? Попробуйте выпрямиться! Не вставайте, не вставайте — сидя!

Я оторвался от подушки. Я чувствовал небольшую слабость, но в остальном все было нормально. На мне была какая-то чистая, но слегка обветшавшая белая больничная рубаха. Левый рукав у нее был обрезан из-за нагромождения бинтов на моем плече. Малек вопросительно смотрел на меня.

— Я в порядке! — заключил я.

— По-вашему, вы сможете перейти в общую палату? Здесь реанимационных только две, а тяжело раненных много.

— Я думаю, что я даже смогу пойти домой! Я спустил ноги с постели.

— Аккуратно! Аккуратно! — бросился помогать мне Малек.

Я встал. Голова не кружилась, только бетонный пол был холодный. Плечо тупо ныло, но это была вполне терпимая боль. Я сделал несколько шагов — по-моему, я мог возвращаться в мечеть.

Малек взял со стула у двери мою одежду и положил ее на кровать. Я влез в свои джинсы — трусы были на мне, следующим и последним предметом, если не считать ботинок, была уже куртка.

— Все, что выше пояса, я изрезал, — извиняющимся тоном сказал Малек. — Рубаху оставьте себе!

— Ничего! У меня дома в сумке есть все, что нужно.

Я взял куртку. Левый бок задеревенел из-за застывшей крови, но дырочка от осколка была совсем небольшой. Я похлопал по месту, где у меня лежал бумажник. В кармане было пусто.

Малек понял меня неправильно. Он вытащил ящик тумбочки: там лежал «Макаров» и даже кусок эластичного бинта. Только скрепка с зубчиками куда-то пропала. Я сунул пистолет в боковой карман. Хан-ага с гордостью смотрел на меня: какой мужчина без оружия?

— Спасибо, но я имел в виду не это. У меня в куртке был бумажник. Там все деньги и, главное, паспорт.

— Подождите, я спрошу у санитара!

Малек вышел в коридор. Хан-ага был явно рад, что я выкарабкался и сейчас пойду с ним. Я потрепал его по голове — он уже не отшатнулся, как в первый раз. Мальчик сунул руку в карман, вытащил ее и раскрыл ладонь. На ней лежал красный швейцарский нож. Хан-ага улыбнулся и, довольный, вернул ножик на место.

— Ну, видишь, как хорошо! Ты рад — я рад! Малек вернулся с санитаром — тем самым тупым упрямцем с насупленными бровями, который показывал мне морг. Надеюсь, в моих жилах текла кровь кого-нибудь другого!

— Кадыр говорит, что он не успел забрать ваш бумажник Вас сразу отвезли в операционную, а куртка осталась лежать в коридоре. Потом он перенес ее сюда вместе с обувью.

Санитар все это время не переставал что-то бурчать, типа: «Нет у меня других дел, кроме как следить за чужими вещами!»

— Кстати, это теперь ваш кровный брат! — добавил Малек.

Так я и знал! Я широко улыбнулся и протянул санитару руку.

— Ташакор! Ташакор! Спасибо!

Тот чуть расправил брови и что-то снова проворчал.

— Он говорит, что не брал ваш бумажник! Кто угодно мог взять, пока вы были на операции!

Я обнял санитара — мы же теперь были братья!

— Скажите ему, что мне эта мысль и в голову не приходила. Человек который готов отдать свою кровь раненому, на воровство неспособен. Мне просто жаль, что я теперь не смогу его отблагодарить!

Малек перевел. Санитар снова что-то пробурчал. Он принципиально никогда не улыбался.

— Он говорит, что, если повезет, паспорт где-нибудь оставят. Деньги — нет! Я тоже так думаю. Мне очень жаль!

— А куда могут отдать паспорт? Кто сейчас в городе: белые, красные? Кто победил?

Малек засмеялся.

— Масуд вернулся.

— А почему талибы ушли без боя?

— Как без боя? Ночью еще стреляли!

— Ночью?

Я понял. Я думал, что еще продолжался тот день, когда меня ранили, а это было уже утро следующего.

Хан-ага поначалу пытался меня поддерживать, но этого не понадобилось. Бежать мне не захотелось бы, но спокойным шагом я шел вполне уверенно. Навстречу нам процокал конный экипаж с упряжью, украшенной бумажными красными цветами, — здесь, положительно, других не было! В пролетке сидела семья: мужчина в пакуле и чапане, женщина в глухом балахоне и двое ребятишек. Если не считать покопанных очередями и гранатами стен, нашествия талибов как и не было.

Мы дошли до нашего перекрестка: казарма справа, мечеть прямо, гостевой дом налево. Я, естественно, направился прямо, но Хан-ага потянул меня за руку влево.

— Да? Мирная жизнь возвращается? Ну, пошли!

Часовые у ворот были незнакомые, во всяком случае, я никого не узнал. Хотя один из них совсем по-приятельски похлопал меня по спине и сокрушенно пощелкал языком, показывая на мое плечо.

— Ерунда!

К счастью, гостевой дом не бомбили. Все фасады были в отметинах от пуль, стекла во многих окнах были, разбиты, но сами постройки были целы. Хан-ага провел меня в нашу старую комнату. Там тоже все было по-старому, окна целы. Мальчик даже перетащил сюда наши вещи и сложил их в угол, как они и стояли.

В комнату, как принято, без стука, с охапкой дров вошел Хусаин. Смотри-ка, он улыбался! Хусаин обнял меня, стараясь не задеть раненое плечо. Я искренне ответил на его объятие: я тоже был рад, что с ним все в порядке.

— Чой?

— Чой! Чой! Ташакор! Спасибо!

Я предложил Хусаину с мальчиком присоединиться ко мне — рамадан же кончился! Но они отказались, показав знаками, что у них много работы.

Я тоже не собирался рассиживаться!

Я собирался идти к пресс-секретарю Масуда, но он приехал сам. Асим был, как всегда, в хорошем настроении. Посмотреть на него — никогда не скажешь, что за два дня город с боями был оставлен, а потом отвоеван вновь. Он похлопал меня по здоровому плечу, спросил про больное, сел рядом со мной на лежанку. Он был готов помогать дальше.