Казимеж Коркозович - Тайна старого замка

Прошло около двадцати минут, прежде чем он дошел до луга перед мельницей. В том месте, где тропинка раздваивалась, остановился. Здесь ничто не нарушало тишины. Были слышны лишь монотонный шум льющейся через шлюз воды и едва уловимое жужжанье насекомых.

Вода у ближнего берега прозрачная и светлая, местами блестящая, дальше темнела, а под самыми деревьями, в их тени, была почти черной.

Проца двинулся направо, в сторону мельницы. Густая трава совершенно заглушала шаги.

Он сошел с тропинки и направился к покосившимся дверям, петли которых были изъедены ржавчиной. Между створками была широкая щель, и Проца без труда проник вовнутрь. Остановился, чтобы привыкнуть к темноте. Спустя минуту он смог различить огромный мельничный жернов, лежавший рядом. Несколько толстых деревянных столбов подпирали своды. Темные мрачные углы заросли паутиной.

С правой стороны была лестница со сломанными перилами, ведущая на чердак. На толстом слое пыли, покрывавшем деревянные ступени, Проца увидел отчетливый свежий след.

Кто-то взошел туда перед ним.

Стараясь ступать как можно тише, он начал подниматься по лестнице.

Ступени из толстых дубовых досок не скрипели. Затаив дыхание, он медленно поднимался вверх. Когда голова почти достала пола чердака, остановился и напряг слух.

Сверху донесся легкий шелест, как будто кто-то переворачивал листы бумаги.

Осторожно приподняв голову, Проца выглянул наружу. Прямо напротив него находилось оконное отверстие без стекла и рам. Под окном стоял огромный ящик, а около него спиной к Проце сидел человек.

Этот человек наклонился над бумагами и что-то писал. Проца сразу узнал его.

Скрываться дальше не имело смысла. Было интересно узнать, что тот делает.

Двумя прыжками Проца очутился на чердаке. Шум заставил человека у окна резко обернуться.

Проца стоял от него в двух шагах.

— Странная склонность к уединению, — сказал он с улыбкой.

— Кто что любит, пан Проца, — ответил тот.

В эту минуту порыв ветра подхватил бумаги, лежавшие на ящике. Один из листков упал под ноги Проце. Он быстро наклонился и поднял бумагу. На ней виднелись цифры: 5—8—4×3, g. a. 3,3 —...

Всматриваясь в таинственные значки, Проца не заметил, как человек у окна схватил толстую суковатую палку, стоявшую у стены.

А когда он поднял голову, чтобы задать вопрос, то последнее, что увидел, было искаженное ненавистью лицо и рука, занесенная для удара.

За обедом все оживленно обсуждали отсутствие Процы. Затем встали из-за стола, и каждый занялся своим делом.

Только Шаротка не знал, куда себя деть. Покрутился по гостиной, вышел на террасу. Однако перспектива прогулки в одиночестве после последних переживаний не пришлась ему по вкусу. Он решил пойти в библиотеку. Все время его не оставляло какое-то беспокойное чувство. Пан Анзельм был настолько рассудительным, что отдавал себе отчет в причине такого состояния. Несомненно, это разыгрались нервы и воображение. Происшедшее взволновало Шаротку до глубины души. Все казалось ему подозрительным. Вдобавок его мучило ненасытное любопытство. И поскольку он явился главной фигурой всех событий, пан Анзельм ни за что не смог бы покинуть место действия, не узнав о раскрытии тайны.

Он чувствовал себя словно зритель на сеансе детективного фильма, оборвавшегося на самом интересном месте. Шаротка боялся, но и одновременно чувствовал разочарование, что ничего нового не происходит.

Он выбрал книжку и хотел расположиться в одном из кресел, когда сообразил, что ему не хватает очков. Он оставил их на столике около кровати. Пришлось пойти наверх.

Очки действительно лежали там, где он и предполагал. Пан Анзельм сунул их в карман пиджака и уже хотел выйти из комнаты, как вдруг увидел на столе под окном белый конверт, прислоненный к вазочке с цветами.

На конверте большими буквами были выведены его имя и фамилия.

Заинтересованный, он подошел к столу и взял конверт. Он был заклеен, но клей был еще влажным. Значит, письмо было оставлено только что, перед его приходом.

Шаротка вскрыл конверт. В нем находился небольшой листок бумаги, исписанный кривыми неровными буквами.

«В шесть часов ты должен быть на старой мельнице. Но никому ни звука — иначе смерть!!! Ты должен послушно исполнить приказ, тогда останешься жив. А если нет, то нож между ребрами! Не говори никому о письме и приходи. Иначе твое дело плохо! Хромой Петр».

Письмо выпало из трясущейся руки пана Анзельма, на что он не обратил ни малейшего внимания. Тяжело упав в кресло, медленным движением вынул из кармана платок и протер вспотевший лоб.

Ну вот! Дождался! Теперь опасность угрожала непосредственно ему. Это уже не роль свидетеля, здесь речь идет о нем самом — Анзельме Шаротке, спокойном, солидном старшем бухгалтере, который за всю свою жизнь и мухи не обидел. Теперь его вызывает таинственный хромой Петр!

Эти мысли галопом пролетели в голове у Шаротки.

Когда он представил себе, как будет идти один вечером по этому дикому безлюдью, а потом войдет в эту развалившуюся, грозную мельницу и очутится лицом к лицу с убийцей, его охватил такой ужас, что, казалось, решение может быть только одно — не ходить!

Но не ходить — это значит постоянно ожидать внезапной трагической смерти! Не знать, когда и откуда будет нанесен удар, бояться каждого угла, каждого скрипа двери, каждого шелеста, каждого темного места!

Значит, идти? А зачем? Чего от него может хотеть этот тип, этот хромой Петр? Если Шаротка его увидит, значит, тот себя выдаст. А если так, то разве можно себе представить, что убийца его отпустит живым? Может, будет в маске? При одной мысли о разговоре с человеком в маске пана Анзельма прошила дрожь ужаса и любопытства.

Хемпель тихо закрыл за собой дверь комнаты Болеши. Быстрый и по понятным обстоятельствам поверхностный осмотр не дал результатов. То же самое и в комнате Сосина. В обеих был идеальный порядок: белье, плащи, костюмы, туалетные мелочи, теннисные ракетки. А у Сосина еще и фотоаппарат. И никаких записок, бумаг, словом, ничего, что бы давало повод для подозрений.

Когда журналист шел по коридору по направлению к комнате Веленя и Кушара, он увидел Вечорек, скрывшуюся за поворотом. Значит, осмотр ее комнаты в данную минуту отпадал.

В спальне молодых людей не было такого порядка, как в двух предыдущих. На столике у окна лежала небрежно брошенная щетка, на подоконнике валялась расческа. Одно из полотенец висело на спинке стула, а на другом стуле был оставлен пиджак.

Первое открытие Хемпель сделал, осматривая шкаф. В углу под ворохом грязного белья лежала старая, покрытая пылью рубашка. Когда он развернул ее, в глаза сразу бросились красные пятна.