Казимеж Коркозович - Тайна старого замка

— Ну да. Я ведь, кажется, ясно спросил. Слово «фальшивую» я употребляю потому, что вы не изменили фамилии официальным путем.

— Я изменил фамилию во время оккупации...

— Из-за чего?

— Я должен был скрываться.

— От кого?

— От... гестапо...

— А случаем не от подпольных патриотических организаций?

— Это обвинение я решительно отвергаю.

— Раз было так, как вы говорите, то почему после окончания войны вы не вернули себе настоящую фамилию?

— Для этого были причины.

— Какие?

— Что, я обязательно должен отвечать на этот вопрос?

— Как сочтете нужным.

Болеша какое-то время глядел на пол, потом перенес взгляд на меня и, наконец, на поручика.

— Хорошо, я объясню. Только прошу это не разглашать, — он снова посмотрел на меня, как будто давая понять, к кому прежде всего относятся эти слова. Я отвернулся и стал равнодушно глядеть в сторону.

— Я не живу со своей женой давно, как раз со времени оккупации. Жена моложе меня на двенадцать лет. Как я уже сказал, в период оккупации я вынужден был скрываться. Долгое время меня не было дома, и наша семья распалась. Жена не сумела приспособиться к трудным условиям того времени. И, отличаясь красотой, тем более была подвержена соблазнам легкой жизни. Она поддалась этим соблазнам и до такой степени, что скоро стала известной в городе — известной именно с этой, худшей стороны. Когда война окончилась, у меня не было денег на развод, а позже мы уже не жили вместе, я просто не придавал этому значения. У меня были фальшивые оккупационные документы, которые я и использовал, не желая возвращать себе скомпрометированную фамилию. Вот все.

— А почему вы не узаконили новую фамилию?

— Опасался, что придется объяснять подлинные причины перемены.

— К сожалению, это не очень убедительный аргумент. Что касается вашего объяснения, то оно будет проверено. А теперь вернемся к нынешнему делу. Чем вы занимались с двенадцати часов до обеда, то есть до трех часов дня, в день смерти Процы?

— До полудня мы играли в теннис. Потом вернулись домой, чтобы освежиться. Когда вскоре я вышел прогуляться, то видел на террасе Процу, сидевшего в шезлонге.

— Я вижу, у вас здесь все очень любят прогулки.

— По-моему, в этом нет ничего удивительного. Ведь мы на отдыхе, погода стоит прекрасная, и все стараются как можно больше быть на воздухе.

— А почему в таком случае вы пошли на мельницу?

— Я?.. — Болеша сморщил брови. — На мельницу? Это какое-то недоразумение! Я не был на мельнице!

— В этот день или вообще?

— Вообще туда никогда не ходил!

Поручик потянулся к лежащему рядом кожаному портфелю и вынул из него что-то завернутое в платок. Потом он положил сверток перед собой и развернул его. Я увидел лежавшую на белом полотне маленькую никелированную зажигалку.

— Это ваша зажигалка?

Болеша подтвердил охрипшим голосом.

— А как в таком случае вы объясните тот факт, что мы нашли ее на чердаке мельницы в углу между ящиком и стеной?

— Я... я... право не знаю.

— Не знаете? Но вы знаете, что труп находился именно в этом ящике?

— Это знаю...

— Откуда?

— Все об этом говорили, это известно не только мне! Послушайте, это какое-то трагическое недоразумение, какая-то загадочная история! Я не чувствую за собой никакой вины, я вам клянусь...

— Хватит! — коротко прервал офицер. — Могу вас заверить, что дело будет выяснено так, чтобы не осталось никаких сомнений.

— Я повторяю, что вообще не ходил на мельницу — ни тогда, ни до этого, ни после. Я был на прогулке, потом вернулся к обеду! Вот все, что я могу сказать на эту тему.

— В каком направлении вы ходили на прогулку?

— Я хотел навестить Брону, но в огороде его не застал. Тогда я пошел через сад и вышел на дорогу, которая ведет в город.

— И, конечно, по дороге вы никого не встретили?

— Нет, хотя я видел вдали людей, работавших в поле.

— Это еще ни о чем не говорит. На этом сегодня закончим. Прошу вас не выходить из комнаты.

— Я что, арестован?

— Я вас задерживаю. Вы будете переданы в распоряжение следственных органов. Поедете с нами.

Болеша поднес трясущуюся руку к губам, а потом опустил на нее голову. Поручик встал со стула.

— Я могу собрать свои вещи или хотя бы привести их в порядок?

— Мы это сделаем сами. Вы останетесь здесь с нашим сотрудником. Прошу вести себя спокойно. Предупреждаю, что он вооружен и имеет право в случае необходимости применить оружие.

Офицер обменялся взглядом с протоколистом и кивнул мне. Мы вместе вышли в холл, где всем было приказано ожидать окончания допроса.

Все головы повернулись в нашу сторону. Поручик обратился к собравшимся:

— Начальная стадия следствия закончена. Гражданин Болеша поедет со мной. Может быть, кто-нибудь хочет сказать мне что-либо дополнительно?

Ответом было общее молчание.

— Прошу всех оставаться в пансионате.

— А подвалы должны быть все время закрыты? — спросил Станек. — Это для меня очень неудобно — я там держу некоторые запасы продуктов и топлива.

— Теперь это не нужно, можете их открыть.

Машина уже стояла во дворе. Оба милиционера и Болеша между ними вышли из дома. Болеша прошел мимо нас с опущенной головой, ни на кого не глядя».

Несмотря на замешательство после ареста Болеши и общее подавленное настроение, вызванное смертью Процы, ужин был съеден с аппетитом, так как никто в этот день не обедал. Присутствие Хемпеля при допросе значительно повысило его авторитет в глазах всего общества. Невольно ему была отведена роль арбитра во всех спорных вопросах, касающихся происшедших событий.

Журналист с нетерпением ждал конца ужина, когда он сможет поговорить с Броной и выяснить, что тот имел в виду, говоря о решении загадки.

Брона сам облегчил ему эту задачу. Когда Хемпель встал из-за стола, он подошел к нему и тихо произнес:

— Незаметно уйдите и загляните ко мне. У меня новые важные известия.

Хемпель кивнул. Что за новые и — как подчеркнул Брона, не терпящий преувеличений, — важные известия мог он иметь теперь, когда после ареста Болеши дело шло к концу?

Уйти незаметно оказалось делом нетрудным: после событий дня все чувствовали себя разбитыми и усталыми и после ужина сразу разошлись по своим комнатам.

Когда журналист вошел к Броне, тот жестом указал ему на стул. Хемпель молча уселся и, маскируя любопытство, не торопясь начал набивать трубку. Брона некоторое время присматривался к этой операции, а затем сказал:

— Во время сегодняшнего допроса из комнаты Станека исчезли ключи от подвалов. Прежде чем администратор установил, что никто из служащих их не брал, прошло около двадцати минут. После этого он вернулся в комнату и обнаружил ключи на обычном месте — они висели среди других на специальной доске около двери.