Брайан Аберкромби - Хофманн

Удар в спину был таким неожиданным, что он сразу упал. Пуля, пробив на входе позвоночник, при выходе разворотила грудную клетку. Он с трудом перевалился на бок. Шутовская группа, продолжая топать в такт и дуть в флейты, обтекала его.

Никто из случайных прохожих не обратил внимания на то, что происходит в центре группы. К Добрунеку наклонился человек с пистолетом с глушителем на стволе. Он забрал у умирающего кофр и прицелился Добрунеку в голову. За ту долю секунды, что Добрунеку осталось жить, он вдруг узнал его; несмотря на маску, прикрывающую лицо мужчины, он узнал его по стеклянному глазу, смотревшему из-под маски — как и четыре дня назад, во время того странного, немотивированного визита. Объектив фотоаппарата был направлен на убийцу, и Добрунек этим воспользовался. Выстрел раздался одновременно со щелчком фотоаппарата. И на этот раз никто и ничего не услышал и не заметил. Шутовская группа, замешкавшись на мгновение, снова бодро устремилась вперед, продолжая бить в барабан и дуть в трубы.

Добрунек, не сделавший в жизни ни одной фотографии, да и не смысливший в этом ничего, сделал перед смертью сенсационную фотографию: он снял собственного убийцу.

Но это ничего в корне не изменило: третья фаза операции провалилась.

«Лето в этом году позднее», — подумал Сергей Тальков, мчась в черном правительственном «ЗИЛе» по разделительной полосе от площади Дзержинского к Кремлю.

Его беседа с председателем Комитета государственной безопасности, как всегда, была неприятной. В просторном кабинете, больше напоминавшем зал, резиденции КГБ на Лубянке (так москвичи нежно называют желтое здание с неоготическим фасадом на площади Дзержинского) не было произнесено ни одного резкого слова. Но Тальков понял, что дни его сочтены. Владимир Сементов дал ему ясно понять, что его, Талькова, услуги в ближайшее время, видимо, будут больше не нужны. Это был нехороший знак, так как по должности Талькову изначально подчинялся и председатель КГБ — это была должность, о которой вряд ли кто-нибудь знал в Советском Союзе, не говоря уж о загранице. Но маленький, шестидесятилетний Сементов являл собой новую возросшую власть КГБ. В 1982 году, после смерти Великого Генерального секретаря партии, Генсеком стал бывший председатель КГБ. Но вскоре умер и он, и Сементов помог очередному ветерану подняться наверх и занять пост Генерального. Но и новый глава партии и государства был болен, и будущее представлялось неясным — за исключением одного: КГБ опять укреплял свою власть и подпиливал многие стулья, в том числе и стул, на котором сидел Тальков. Еще три года назад такое было немыслимо. Новая ситуация вынуждала Талькова действовать.

Правительственный «ЗИЛ» влетел в Кремль через Боровицкие ворота, промчался мимо здания Совета Министров и остановился у замкнутого с четырех сторон комплекса здания, в котором заседало Политбюро. Тальков поднялся на третий этаж, где проходили заседания и находилось его бюро. Оно располагалось в просторном помещении без украшений. Тальков, как в свое время и Ленин, с пренебрежением относился к личной роскоши. У него в рабочей комнате тоже стояла железная кровать, чтобы в случае необходимости можно было остаться на ночь. Окна выходили в узкий внутренний двор. Книжные полки и шкафы для бумаг занимали почти все стены. Ведомство Талькова, у которого даже не было названия, было в свое время создано Сталиным для контроля за деятельностью КГБ, верного стража государства и режима. Это был орган наблюдения и контроля, чья власть и влияние зависели только от Генерального секретаря партии. Он имел доступ ко всему, но не являлся ни исполнительной властью, ни исполнительным органом, не имел персонала. Его задачей всегда было информировать лично Генерального секретаря и докладывать о деятельности КГБ, но тайной, направленной, возможно, против партийной верхушки. После смерти Сталина, казалось, что это тайное ведомство будет распущено. Оно существовало нелегально. Но после отстранения Хрущева Тальков был назначен на должность начальника этого отдела лично новым Генеральным секретарем, с которым его связывала тесная личная дружба. Новый Генеральный ценил его острый ум и умение ясно оценивать ситуации, что Тальков, юрист к тому же, имел возможность неоднократно демонстрировать. Восемнадцать лет Тальков имел огромные власть и влияние. Когда он не имел возможности сделать что-то сам, ему достаточно было получить отовсюду информацию, а уж ухо Генерального всегда было в его распоряжении. За это его с тех пор ненавидели в КГБ. Но вот его информированность стала иссякать, и его должность, его стул оказались под угрозой.

Тальков в задумчивости стоял у окна, когда в комнату вошел его секретарь Михаил Гурбаткин и положил на стол папку. Хотя Гурбаткин передвигался почти бесшумно, Тальков сразу заметил его приход, так как давно ждал этот документ. Он быстро подошел к столу, пробежал глазами густо исписанный лист бумаги, лежавший в папке, и с облегчением вздохнул. Отдельные части головоломки сложились наконец в единую картину. Он снял трубку черного телефона, стоящего справа: «Пришлите ко мне Хофманна», — откинулся в кресле и стал ждать. Через четверть часа в комнату без стука вошел Хофманн. Тальков жестом предложил ему сесть. Хофманн остановился в нерешительности.

— Вы хотели со мной поговорить, товарищ генерал?

— Садись, Ханнес. Здесь мы можем свободно разговаривать. Это помещение пока не прослушивается. Пожалуй, единственное рядом с залом заседания Политбюро.

— Ты в этом так уверен?

— Да. Да садись же ты наконец!

Хофманн сел в неглубокое, обтянутое красной кожей, кресло.

— Мы последний раз виделись с тобой здесь несколько месяцев назад. Уже тогда я намекнул тебе на возможность вернуться к операции «Прогулка».

Хофманн непонимающе уставился на Талькова.

— Я тогда подумал, что неправильно тебя понял. Операция «Прогулка» провалилась семь лет назад. Тогда в Базеле убили югославского курьера, и, как ты мне сам рассказывал, все документы были украдены.

Тальков спокойно закурил сигарету и предложил Хофманну, но тот отказался.

— Я все время забываю, что ты больше не куришь. Петр Добрунек, собственно говоря, не был курьером, а всего лишь мелким служащим в югославском консульстве. Я в своем роде злоупотребил, использовав его как курьера. Его смерть была для меня тяжелым ударом, в этом ты прав. И, конечно, еще большим ударом было исчезновение документов. О чем я тебе, однако, не рассказывал, так это об особом аспекте этого дела, который меня долго беспокоил. Я замаскировал Добрунека под фотографа-любителя. В момент, когда его застрелили, он, видимо, нажал на спусковую кнопку фотоаппарата. С большим трудом мне удалось получить отпечаток единственного кадра, который был на пленке Добрунека и который был засекречен базельской полицией. Швейцарцы не знали, что делать с этой фотографией, и дело, если ты помнишь, через некоторое время сдали в архив. А фотография чрезвычайно интересная.