Теодор Гладков - Последняя акция Лоренца

С вечера мать наказывала Инне, что надо с утра сделать, какие продукты выкупить по карточкам после школы. А потом... Потом она допоздна работала с матерью на вязальной машине, помогала ей прятать готовые изделия и мотки ниток в чулане.

Старых заказчиц уже не было. Вместо них приходили какие-то две пожилые женщины, торопливо забирали от матери платки, носки и чулки, так же торопливо отсчитывали деньги и выкладывали продукты. Это были посредницы, мелкие хищницы. Кто-то за ними действовал ловко и изворотливо. Павла Игнатьевна получала за левую работу немало, но основной куш срывали невидимые организаторы этой черной фирмы.

Так незаметно, исподволь, Инна усвоила, что прожить можно всегда, в любых условиях и везде. Была предусмотрительна: отправляясь в школу (осенью сорок второго года они снова открылись), заготовляла небольшие бутерброды, чтобы можно было потом незаметно съесть. Училась Инна хотя и не на круглые «отлично», но все же лучше многих одноклассников, потому что знала цену времени. Мать часто приговаривала: «Раньше встанешь, больше напрядешь. Наживать, так рано вставать».

В сорок третьем году ушел на фронт Олег. В боях за Будапешт его ранило. После госпиталя воевал еще и с японцами. Демобилизовавшись после второго ранения, снова стал работать на авторемонтном заводе. Вскоре он женился и перешел жить к жене — там он чувствовал себя проще и свободнее, чем дома.

Куда больше, чем уход сына, потрясла Павлу Игнатьевну денежная реформа 1947 года. Денег в сберкассе она не держала — считала, что ненадежно, да и боялась, что поинтересуются, откуда у нее столько. Сколько потеряла Павла, никто не знал, но удар выдержала. Оставались скупленные по дешевке возле пивной на Преображенском рынке облигации и сундуки с «трофейным» барахлом — приобретенными на той же Преображенке и в комиссионных магазинах Столешникова переулка немецкими отрезами и другими вещами. Среди них было даже два аккордеона, роскошно отделанные под перламутр с серебром. Имелось у Павлы Игнатьевны даже кое-какое золотишко, а также платиновые кружочки. Их одно время свободно продавали в ювелирных магазинах на вес — для зубных коронок.

Ценности эти были приданым для Инны и запасом, надежным капиталом на черный день. Инне нравилось и ее приданое, и просто те вещи, которые она могла бы надеть. Таких вещей никто из соседей не только не носил, но и не видывал. Но осторожная Павла Игнатьевна не давала их Инне. Только Олегу к свадьбе отдала заранее приготовленное пальто, костюм из коверкота, три рубашки, два галстука, четыре пары белья и ботинки. Невестке подарила связанную самой шерстяную кофточку и кожаные добротные сапожки с меховой оторочкой, очень тогда модные.

В последнюю школьную зиму Инна неожиданно увлеклась кино. В ту пору экраны московских клубов буквально захлестнула волна так называемых «трофейных» кинокартин. «Девушка моей мечты», «Индийская гробница», «Не забывай меня» и другие фильмы стали для Инны настоящим откровением. Скромное черкизовское существование после шикарной киножизни казалось Инне до невыносимости убогим и обидным. Эти чувства усилились и окрепли, когда девушка установила, что она красива. Инна была приятно польщена, что мальчишки из соседней мужской школы прозвали ее Зиттой — по имени героини нашумевшего трофейного боевика «Индийская гробница». Прозвище закрепилось за ней прочно и надолго.

Школу Инна закончила с серебряной медалью. Это раскрывало перед ней любые двери, так как медалистов тогда принимали в институты без экзаменов. Ребята из мужской школы поголовно несли свои аттестаты в технические вузы и военные училища, большинство одноклассниц колебалось между медицинским и педагогическим. Анатомичка заранее вызывала у Инны отвращение, к технике она просто не питала никакой склонности, против педагогического резко восстала мать:

— Да как они живут, твои учителя? Домой приносят меньше нашего Олега.

Конец колебаниям пришел, когда подруга Инны Танечка Александрова, тоже не знавшая, куда поступать, поведала ей с чьих-то слов, как интересно учиться в полиграфическом.

— Фамилию твою будут на книгах печатать, с писателями познакомишься. Красота!

Так Инна Локтева стала студенткой Московского полиграфического института.

В вузе серебро ее школьной медали потускнело. Сказалась нехватка общей культуры. Инна быстро поняла это и, помня пословицу, которую любила повторять мать: «Станешь лениться, будешь с сумой возиться», принялась усердно наверстывать то, что упустила из-за многолетней работы на дому. На вязальную машину она теперь и глядеть без злости не могла.

— Хватит, — заявила она Павле Игнатьевне. — От твоей работы сдохнуть можно. И бедным не будешь, и богатым не станешь. Вяжи одна, мне учиться надо. Наши девчонки и в театры ходят, и книги читают, и языки изучают. Таких и распределят по хорошим местам. А я что?

Инне не хотелось быть последней.

Внешне она была очень хороша. Темные, немного печальные глаза придавали ее красивому, с тонкими, правильными чертами лицу вид строгий и сосредоточенный. «Такая внешность не должна быть обманчивой», — сказала себе Инна. Она стала ежедневно засиживаться допоздна в институтской библиотеке. Штудировала учебники, начитывала деловито художественную литературу; Преподаватели видели ее серьезность и нередко прощали студентке Локтевой некоторые промахи или неточности в ответах. Первой Инна не стала, но и последней не была.

Редакторский факультет полиграфического института перевели на Моховую — он был реорганизован в редакторско-издательское отделение нового факультета журналистики Московского университета. Так неожиданно для себя Инна оказалась студенткой знаменитого МГУ. «Вон какая девка растет у Павлы!» — уважительно говорили соседи.

Кто-то заметил, что новая среда не столько изменяет характер, сколько закрепляет уже сложившиеся его черты. Главной чертой Инны Локтевой была скрытность, хорошо, впрочем, замаскированная внешней общительностью. Скажи кто тогда ее однокашникам, что среди них обитает человек с твердыми асоциальными взглядами на жизнь, они бы всполошились: «Быть того не может!» Между тем так оно и было.

Детская привычка съедать свой кусок хлеба тайком переросла в общую убежденность: никогда ни с кем и ничем не делиться, особенно мыслями. То, что происходило, свершалось в огромной стране, Инну за старыми университетскими стенами вообще не интересовало. Из всех событий студенческой жизни она выделяла, запоминала, принимала к сведению лишь те, которые в той или иной степени подкрепляли ее взгляды.

На третьем курсе с Инной произошло то, что для любой ее сверстницы было бы событием огромной важности, — она стала женщиной. Жора Измайлов считался на факультете личностью яркой. Красивый, начитанный, компанейский парень, он очень нравился девушкам. На Инну обаяние Жоры никакого действия не оказывало, но то, что он остановил свое внимание на ней, льстило ее самолюбию. Жора был настойчив и достаточно опытен — Инна уступила. Но вовсе не из-за того, что не устояла перед соблазном, а просто потому, что решила испытать ту самую любовь, о которой столько говорят и пишут.