Нисон Ходза - Операция «Эрзац»

В эти дни налёты на Кронштадт совершались с точностью железнодорожного расписания — каждые два часа. В промежутках между бомбёжками на крепость обрушивалась с южного берега залива осадная артиллерия. Казалось, жизнь в городе-крепости должна была замереть. Но балтийцы жили в эти дни по своим законам, жили под снарядами и бомбами, окутанные дымом пожарищ, оглушённые залпами корабельных орудий. Круглые сутки не смолкал грохот, кронштадтцы забыли о сне. Под яростным огнём врага они ремонтировали распоротые бомбами корабли, вели смертельный поединок с фашистской артиллерией, сбивали вражеские самолёты, лечили раненых, чинили электросеть, выпускали газету, тушили пожары, и всё это вместе взятое составляло теперь жизнь легендарной крепости на Балтике.

Старший лейтенант Виктор Мямин попал в Кронштадт в самом начале сентября сорок первого. Стройный, светлоглазый, он щёгольски носил морскую форму и не выпускал из крепко сжатых губ изогнутую пенковую трубку. Небольшие русые бакенбарды делали его похожим на моряков прошлого столетия. Все официантки офицерской столовой были в него влюблены.

До войны Мямин служил на торговом флоте вторым помощником капитана, ходил в заграничные плавания и был у начальства на хорошем счету. Правда, накануне войны он получил выговор — за провоз запрещённых пластинок из Ливерпуля, но капитан отнёсся к этому снисходительно. Нехорошо, конечно, когда певец вставляет в песню непристойные ругательства на всех европейских языках, но моряков этим не удивишь! Всё же помполит корабля вызвал Мямина для беседы. Мямин покаялся:

— Не для себя вёз, честное слово! Проиграл приятелю «американку», а он, скотина, потребовал, чтобы я привёз ему эти пластинки! Вот и страдаю ни за что!

— Послал бы к чёртовой матери такого приятеля!

— Товарищ помполит! Я нарушил таможенное правило, но честь советского моряка я не уроню! Это был долг чести — отдать проигрыш! — В голосе Мямина звучало негодование.

— Не по курсу держишь, товарищ Мямин. Не может честь советского моряка противостоять законам страны. Кто он, этот твой приятель? Где работает?

— Товарищ помполит, вы требуете невозможного. Элементарная порядочность не позволяет мне назвать его имя!

— Как хочешь, дело твоё, но тогда придётся нам продолжить разговор в пароходстве.

Мямин не мог назвать имени человека, которому он проиграл пари, потому что такого человека не существовало, пластинки он возил для продажи и получал за них хорошие деньги.

От помполита Мямин вышел в отвратительном настроении, не зная, как избавиться от разговора с начальником пароходства, человеком решительным и крутым.

Но назначенный на понедельник разговор не состоялся: в воскресенье началась война, и через несколько дней Мямин оказался в Таллине на одном из военных кораблей.

Трагический переход кораблей из Таллина в Кронштадт едва не закончился для Мямина гибелью. Весь день за кораблём охотились фашистские бомбардировщики, торпедные катера, подводные лодки. Хлестали по нервам непрерывные выкрики сигнальщиков:

— Прямо по курсу мина!

— Мина слева!

— Самолёты по корме!

— Торпедные катера с норда!

Вое это время Мямин находился в состоянии шока, страх парализовал его волю, в сознании билась лишь одна мысль: лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Только бы скорее!

На исходе дня со стороны заходящего солнца на корабль обрушилась очередная шестёрка бомбардировщиков. Грохот, вой, пронизывающий свист оглушили Мямина, он потерял сознание и очнулся в воде.

Всё остальное было как в бреду. Пробковый пояс держал его на воде, он плыл, не зная куда, слышал крики о помощи, колыхались на волнах трупы, проплывали какие-то ящики, обломки палубных надстроек, перевёрнутые шлюпки…

Его заметил под утро поисковый катер. Из последних сил Мямин подплыл к осторожно идущему навстречу катеру. Ему бросили конец, и Мямин вцепился в него посиневшими пальцами. На палубе он снова потерял сознание…

В Кронштадте Мямин получил назначение командиром посыльного судна «Тарту».

Переход из Таллина травмировал Мямина до такой степени, что при одной только мысли о боевом выходе в море его начинал бить озноб.

Пятого октября Мамин получил приказ взять на буксир баржу с мазутом и в три часа ночи в составе каравана отбыть из Кронштадта в Ленинград.

Командир отдела плавсредств не скрыл от Мямина, что задание опасно.

— Над заливом круглые сутки шныряют немцы… — говорил он осипшим от бессонницы голосом. — Пойдёте ночью. Луны сегодня не будет. Надо пройти! Любой ценой надо пройти! Ошвартуетесь у моста Свободы.

— Есть ошвартоваться у моста Свободы! — не без лихости ответил Мямин, но тут же добавил: —Что-то моя посудина забарахлила!

— Немедленно примите меры! К утру баржа должна быть в Ленинграде! За исполнением приказа следит член Военного совета Ленфронта товарищ Жданов!

Уловив на лице Мямина сомнение, командир пояснил:

— Мазут предназначен для хлебозавода. Топлива осталось всего на два-три дня. Представляете, какие последствия повлечёт за собой остановка хлебозавода, хотя бы на сутки? Ка-та-стро-фи-чес-кие!

Выйдя из отдела, Мямин взглянул на часы: одиннадцать сорок пять. Через пятнадцать минут начнётся тревога — последнюю неделю немцы ровно в полдень начинали очередную бомбёжку. До пирса, где стоит «Тарту», — десять минут ходьбы. Но Мямин направился в противоположную сторону. Пройдя с километр, он повернул обратно и зашагал к гавани. Мямин рассчитал правильно: воздушная тревога застала его рядом с убежищем. Услыхав вой сирены, он поспешно шмыгнул в подвал, забрался в дальний угол и стал обдумывать план дальнейших действий.

Бомбовые удары сотрясали землю, рушились поблизости дома, вздрагивали цейхгаузы петровской кладки, но мощные своды убежища казались непробиваемыми. Здесь можно было чувствовать себя в безопасности. Мямин с озабоченным видом обдумывал, как избежать выполнения приказа, неизбежно связанного с большим риском. «Обидно, так обидно! — твердил он про себя. — Пришёл бы приказ завтра, и — порядок». Завтра с утра он должен был лечь в госпиталь на пустяковую операцию — удаление гланд… Буксировку поручили бы его помощнику — политруку Амарову… А теперь… Да… Не повезло! Мямин посасывал трубку, досадуя, что в бомбоубежище нельзя курить. Надо найти выход… Командир отдела плавсредств сказал, что топливо на хлебозаводе кончится через два-три дня. Значит, никакой беды не будет, завод не остановится, если баржа придёт на сутки позже… Да, единственный выход — протянуть время, лечь завтра утром в госпиталь, и пусть баржу ведёт Амаров…

Бодро прозвучал отбой воздушной тревоги. Мямия вышел из подвала и направился на «Тарту»…