Нисон Ходза - Первый выстрел Дробова

Нина Николаевна с любопытством рассматривала одну вещь за другой и даже надела очки, чтобы лучше разглядеть какие-то бусы.

— Разве можно сравнить эти разнокалиберные и тусклые жемчужины хотя бы вот с этой ниткой? — Шмедова трижды обернула вокруг шеи нитку искусственного жемчуга, где все жемчужины были одна в одну и отливали одинаковым стеклянным блеском.

— Смешно сравнивать! — согласилась Нина Николаевна, рассматривая браслет из светлого металла, с тремя небольшими камешками.

— Или вот этот браслет! Похоже, что он сделан из алюминия. И камешки в нём такие мелкие, хоть под микроскоп смотри.

— Да, эти побрякушки не идут ни в какое сравнение с тем, что хранится в вашей шкатулке! — решительно сказала Нина Николаевна. — Спрячем всё обратно. Моё женское любопытство удовлетворено.

Когда Ефросинья Осиповна вставила верхний ящик на прежнее место, Нина Николаевна поднялась.

— Спасибо, Эфочка! Я получила большое удовольствие. Кстати, и дождь прошёл. Надеюсь, вы тоже навестите меня и научите варить кофе по-фински. В жизни не пила такого вкусного кофе!

— Конечно, научу! Я так рада, что вам у меня понравилось.

— Всё было очаровательно! Представляю, как вы мило проводите вечера вдвоём. Интересно, кто из вас играет на скрипке? Вы или Олег?

— Никто. На этой скрипке играл отец Олега. Я же вам говорю, Олег очень сентиментален, он хочет, чтобы память об отце всегда была перед его глазами. Запрещает мне даже прикасаться к этому пыльному футляру. А по-моему, футляр портит вид комнаты… нарушает ансамбль! Я Олегу так и сказала. Вы согласны со мной?

— Не обращайте внимания на эти маленькие причуды. В конце концов, сыно́вья любовь заслуживает уважения!

Вечером того же дня Дробов доложил Ивану Семёновичу сообщение старшего лейтенанта Быстровой.

Квартира и обстановка Шмедовой приобретены Басовым. Басов выдаёт себя за учёного-физика. Шмедова убеждена, что Басов холост и женится на ней. В нижнем ящике туалетного столика, в красном сафьяновом мешочке, хранятся золотые и платиновые изделия, Украшенные бриллиантами и другими драгоценными камнями. Имеется нитка жемчуга, состоящая из шестидесяти настоящих жемчужин. Басов убедил Шмедову в том, что эти драгоценности — скверные подделки, не имеющие никакой ценности. В комнате на стене висит в футляре недавно принесённая Басовым скрипка. Ни Басов, ни Шмедова на скрипке не играют.

Трижды говорил Дробов с Гутырём о Кате: что с ней будет, когда арестуют Басова?

— Она ни в чём не виновата, Иван Семёнович, поймите это!

— А не виновата, так ей и бояться нечего…

— Я не о том, совсем не о том…

Гутыря раздражали эти разговоры, они казались ему неуместными, мешающими оперативному работнику выполнять свои прямые обязанности. Он сожалел, что поручил Дробову возглавлять дело Шмедовой. Лучше было бы поставить Кротова. Тот работает без философии, как положено…

Размышления Гутыря были прерваны приходом Дробова.

— Что нового? — сухо спросил Гутырь. — Докладывайте.

— Разрешите сесть, товарищ майор? — подчёркнуто вежливым голосом осведомился Дробов.

У Гутыря побелел на скуле шрам. Этот мальчишка отмечает каждый его промах. И так это ловко делает, что не подкопаешься. Вроде бы и вежливо, а на самом деле — шилом в пятку!

— Докладывайте хоть сидя, хоть лёжа, — лишь бы дело двигалось!

Дробов сел:

— От девяти до двенадцати гонялись за Басовым. Он — на своём задрипанном «Москвиче», мы с Кротовым — на мотоциклах…

— Ближе к сути, — перебил Гутырь.

— Этот тип объехал за полтора часа семь сберегательных касс в разных концах города…

— Получал по трёхпроцентному займу выигрыши, — уверенно сказал Гутырь.

Дробов не мог скрыть своего удивления:

— Откуда вы знаете?

— Чего же тут не догадаться? Таблица выигрышей опубликована два дня назад. Вчера было воскресенье — сберкассы закрыты. Вот он сегодня их и объезжал…

— Но он же мог ездить в сберкассы, чтобы открыть текущие счета, сделать вклады. Эти жулики всегда имеют по десятку сберкнижек…

— А вы поинтересуйтесь, сколько времени уходит у клиента на открытие текущего счёта. На нашей работе надо знать всё, что известно и богу и чёрту вместе взятым. Могу вам сказать: на открытие текущего счёта у вкладчика уходит не менее шести минут. А теперь считайте: открыть семь счётов — сорок две минуты. Очередь к контролёру и в кассу — ещё пять минут. Пятью семь — тридцать пять. Сорок две да тридцать пять — получается семьдесят семь минут, то есть один час семнадцать минут. Добавь к этому: семь раз выйти из машины и закрыть её на ключ, потом семь раз открыть её, сесть и тронуться с места, — самое малое уйдёт ещё семь минут. Итого один час двадцать четыре минуты. Выходит, что на чистую езду в семь концов города твоему голубчику оставалось шесть минут. Для таких скоростей нужна космическая ракета, а не старый «Москвич».

— Действительно, можно было догадаться… совсем просто, — смущённо протянул Дробов.

— Будет просто, как поработаешь раз со́ сто! Сколько он предъявил облигаций?

— Семь. Общая сумма выигрыша — двести шестьдесят рублей.

— Так. Дальше.

— Дальше — он поехал в свою гостиницу, а в четырнадцать пятьдесят семь отправился на Московский вокзал. В первом вагоне экспресса Ленинград — Москва его ждал какой-то тип. Басов передал ему две коробки папирос «Северная Пальмира» и просил кланяться маме. Затем вернулся в гостиницу, пробыл там до девятнадцати часов. Потом отправился к Шмедовой. Вышел от неё в двадцать один час, поехал в гараж, оставил там машину и на автобусе — домой. Вот весь его день.

— Надо, чтобы в Москве «встретили» этого типа с экспресса. Вы дали туда знать?

— Сразу же.

— Очевидно, завтра полковник запросит прокурорскую санкцию на арест Басова. Улик более чем достаточно: шальные деньги, драгоценности у Шмедовой, махинации с иностранцами, — ясно, что валютные… Более чем достаточно, — повторил он. — А ваше мнение?

— Да… Конечно… Есть все основания для его ареста, — вяло отозвался Дробов. — Только я хочу спросить вас, Иван Семёнович, конечно не в официальном плане… что же будет с его женой? Она ведь ни о чём не подозревает. Ей и в голову не приходит, кто он такой на самом деле. Она же его любит больше жизни. Этот арест убьёт её…

— Опять двадцать пять, — поморщился Гутырь. — Вместо того чтобы энергично вести важное дело, ты неуместно переживаешь.

— Как же — неуместно? На честную молодую женщину внезапно обрушится страшная катастрофа! Как же нам об этом не думать?

— Слушай, Василий, с такими нервами на нашу работу лучше не соваться… — Гутырь встал, подошёл, прихрамывая, к окну и открыл форточку. — Наша работа каких нервов требует? Подумай об этом… Образование у тебя высшее… диплом… Может, тебе лучше куда-нибудь юрисконсультом… Это я тебе неофициально, по-отцовски…