Дэвид Игнатиус - Банк страха

— Понятно, — тихо ответил Сэм. — Благодарю вас.

Повесив трубку, Хофман шарахнул ладонью по столу так, что ее пронзила боль. Он прекрасно понял, что означало это сообщение. Оно означало, что Рамона Пинты, маленького человечка с плохими зубами, уже не было в живых.

Кафе «Энвил» начало заполняться в половине шестого, когда конторские здания, стоящие вдоль Найтсбридж, стали выпускать своих ежедневных узников. Сэм Хофман сел у окна, чтобы наблюдать за фирмой Хаммуда, находившейся на другой стороне улицы. Он отсчитал шестой этаж и пробежал взглядом по окнам. В большинстве кабинетов еще работали, свет не горел только в большом угловом кабинете; но шторы были закрыты, и что делается внутри — видно не было. При вечернем освещении фасад дома казался розоватым. Огромная отвратительная свинья-копилка, подумал Хофман: набита деньгами, но недоступна для людей. Он ждал, когда выйдет Лина Алвен.

Рядом с Хофманом села молодая женщина в короткой юбке; на голове у нее была бейсбольная кепка, повернутая козырьком набок. С ушей в качестве сережек свешивались два презерватива. Она попросила у Хофмана огонька, причем произношение у нее было чисто американское. Хофман зажег ей сигарету и продолжал наблюдать за домом. Тогда она встала и ушла, а через несколько минут на ее место сел молодой парень, судя по его речи, с севера Англии, в глянцевом двубортном костюме и с портативным телефоном. Держа в одной руке пиво, а в другой — телефон, он стал названивать друзьям домой — в Виган или Сканторп или куда-то еще — и хвастаться тем, как много денег он зашибает в большом городе. Торговал он то ли наркотиками, то ли средствами самозащиты — понять было трудно. Потом он заметил американку, теперь сидевшую за стойкой бара, и отправился договариваться с ней. Хофман почувствовал себя старым: такие манеры были ему не по душе.

На улице возник шум: полицейская патрульная машина внезапно сорвалась со своего места и с сиреной, ревущей, как огромная гармоника, помчалась по Найтсбридж в направлении «Хэрродса». Сначала Хофман подумал, что там опять получили предупреждение о взрыве, однако вой сирены постепенно затих где-то в ущельях Белгравии.

Сразу после пяти часов на шестом этаже, где работала Лина, стали тушить свет по очереди во всех кабинетах, и из дверей потянулся поток людей. Чтобы не пропустить ее, Хофман подошел к дверям кафе. У тротуара стоял посыльный с мотоциклом — блондин с соломенными волосами, похожий на моторизованного викинга, и, вертя в руках шлем, ловил последние лучи заходящего солнца. Встретившись взглядом с Хофманом, посыльный отвернулся, сел на свою огромную «хонду», завел мотор и умчался.

Все-таки Хофман чуть не пропустил Лину — так быстро она выскользнула из двери и проворно затесалась в толпу. Он заметил лишь плотную темную копну ее прически и резкий профиль, удаляющиеся в потоке понурых пешеходов, тут же потерял ее из виду и снова обнаружил уже на углу, где она остановилась, чтобы перейти улицу. Хофман подумал, что сейчас не стоит показываться ей на глаза — они были еще очень близко от офиса, и прошел за ней еще ярдов тридцать. Лишь когда они оказались в парке, по горбатому мостику перешли Делл — небольшую лужайку, покрытую цветами и папоротниками, — после чего Лина направилась вверх в сторону Мраморной арки, Хофман ускорил шаг и почти догнал ее. Услышав шаги, она обернулась, а когда узнала Хофмана, на ее лице отразились одновременно страх и облегчение.

— Привет, — сказал Хофман. — Какая встреча!

— Уходите, — ответила она и быстро оглянулась вокруг — не видит ли их кто-нибудь. Если не считать женщины, сидевшей на скамейке и слушавшей свой «Сони Уолкмэн», да школьника-пакистанца, игравшего с футбольным мячом, они были одни. Ее взгляд снова остановился на Хофмане; теперь в нем сверкал скорее гнев, чем страх. — Вам нельзя было этого делать. Я не могу разговаривать с вами. — Она резко повернулась и быстро пошла дальше по направлению к Парк-Лейн.

— Эй, погодите же минутку. — Хофману пришлось бежать, чтобы догнать ее. — Мне нужно вам кое-что сказать. — Он попытался взять ее за руку, но она отдернула ее.

— Я не могу, — сердито сказала она. — Здесь опасно, могут увидеть.

Хофман обвел взглядом склон холма и показал на его вершину, где в закрытом от глаз малолюдном уголке находилась сторожка смотрителя парка.

— Там нас не увидят, — сказал он. — Всего на несколько минут, правда. Нам надо поговорить.

Лина внимательно посмотрела в том направлении. Кажется, там никого не было, но знать наверняка было нельзя. Хофману удалось взять ее за руку, и они молча пошли в сторону узкой ложбинки, через каждые несколько шагов оборачиваясь, чтобы убедиться, что никто не идет следом. Войдя в густой кустарник, Хофман остановился и повернулся к ней.

— Мне необходимо было вас увидеть, — начал он, — чтобы предупредить о вашем боссе, Хаммуде. Он опасен.

Она скептически посмотрела на него.

— Да что вы говорите! Хаммуд опасен? Какая интересная мысль! — Она встряхнула головой.

— Я серьезно, — сказал Хофман. — Вы помните филиппинца, приходившего ко мне по поводу жены? Он исчез. Мне позвонили из посольства и сказали, что он уехал домой и больше не нуждается в моей помощи, но это ложь. Я думаю, Хаммуд велел убить его только за то, что он пришел ко мне. Теперь я волнуюсь, что они пойдут за вами.

— Они уже шли, — ответила Лина ледяным голосом. — Как вы не понимаете? — Она двинулась дальше, к островку деревьев и кустарников, образующих естественное укрытие. Хофман последовал за ней.

— Когда? — спросил он.

— После вечеринки у Дарвишей. Начальник службы безопасности предупредил меня насчет контактов с иностранцами. Кажется, он вас знает.

— Что вы ему сказали?

— Правду. Я сказала, что не виделась с вами раньше и не имею намерения видеться вновь. Так теперь вы оставите меня в покое?

— Простите меня, — сказал Хофман. — Я не знал. Но здесь безопасно. Я уверен, что за мной никто не шел. И я очень рад вас видеть. — Он попробовал улыбнуться.

Лина не ответила. Здесь, в укрытии, под пологом деревьев стоял запах влажного мха, стелившегося под ногами. Она вдруг вспомнила, что в такой же рощице она в первый раз позволила одному мальчику положить руку себе на грудь. Потом, когда он полез другой рукой в ее трусы, она вырвалась и убежала.

— Мне надо идти, — сказала она.

Хофман понял, что должен отпустить ее. Он передал ей предостережение, и каждую минуту, проведенную с ним, она рисковала. Но он еще не все ей сказал. Наклонившись к ней так, что его губы почти касались ее уха, он тихо сказал:

— Мне нужна помощь.

— Какая?