Анатолий Чехов - Кара-курт

— Если еще увижу кого, я еще вам скажу, — заверила Сюргуль, видимо начиная верить в свою новую, так неожиданно определившуюся и такую выгодную роль.

Андрей рассыпался в любезностях, очень лестно отозвавшись о высоких достоинствах гостьи, не забыв отметить истинно патриотические чувства уважаемой Сюргуль.

— Ай, лечельник, не знаю, как тебе сказать, а сказать хочу, — заявила та. — Старый я человек. Почти всю жизнь прожила в ауле вон за теми горами (она указала в сторону границы). Не надо мне никакой премии за кочахчи, разреши поехать на родные места, в родном ауле пожить, внуков, правнуков повидать.

Андрей сделал вид, что перепугался.

— Как я разрешу? Тебя же кровники могут убить! Кто будет отвечать?

— Никто не убьет, — уверенно сказала Сюргуль. — Теперь там ваши солдаты. У меня есть племянник, он повезет. Лошадь, тележку даст, ружье возьмет.

— Нет, нет, не могу. Какое ружье? Из винтовки с горы бандит стрельнет, достанет его твое ружье?

Андрей старался показать, что просьба Сюргуль поставила его в тупик. Та начала горячиться.

— Ёшка сказал, — возразила она, — проси любую награду. А почему ты через гулили домой меня не хочешь пустить? Вот вы какие начальники! Не дашь пропуск, я на тебя твоему полковнику жалобу напишу!

Андрей сделал вид, что ему не хотелось бы осложнять свои отношения с полковником из-за жалобы Сюргуль. Наклонившись вперед и заговорщически поглядев по сторонам, он негромко спросил:

— Тебе очень надо ехать?

— Душа горит!..

— Ну ладно, хорошо, — подлаживаясь под местные интонации, ответил он, — дадим тебе пропуск.

— Племяннику моему тоже давай, — так же заговорщически сказала Сюргуль. — Старая я теперь стала, самой уже не управиться с лошадьми...

Когда вернулся из города Кайманов, Андрей встретил его и рассказал о своих переговорах с Сюргуль.

— Ну, что ты понял из всего этого, Яков Григорьевич? — задал он вопрос, который часто задавал ему в подобных случаях сам Кайманов.

Тот ответил не сразу.

— Понял, что неспроста вздумала петлять наша Сюргуль. И не сама она это придумала. Всего подозрительнее то, что у них вроде все должно пойти по нашему плану точно так, как намекнул Хейдар Фаратхану. Неясна еще эта история с исчезновением Оразгельдыева. Ушел — как в воду канул...

— Полковник просил информировать его обо всем в любое время дня и ночи, — напомнил Самохин.

Посовещавшись, оба решили доложить Артамонову немедленно.

— Поначалу мне тоже не понравилась такая покладистость Фаратхана. Что, думаю, такое с ним? Не такой же он дурак, чтобы доверить Белухина шибко хитрой, но не шибко умной старухе. Ну а когда навел справки по другим каналам, дело прояснилось. Начальник вашего лейтенанта Овсянникова кое в чем проинформировал меня. Овсянников напал на след Белухина и докопался до истинного решения, но в своем плане совсем не имеет в виду участие нашей уважаемой Сюргуль...

— Что ж он нам-то ничего не сказал? — спросил Самохин.

— В том-то и дело, что сказал, только не вам, заместителям, а самому товарищу коменданту. А тот — молчок. Если разобраться, — продолжал Артамонов, — оно так и положено. А вот то, что Ястребилов вас не информировал, это уже худо. Один хочет всю границу закрыть, самолично всех немецких шпионов переловить. Кстати, что нового насчет Оразгельдыева?

— По некоторым сведениям, товарищ полковник, — ответил Самохин, — Оразгельдыева пригрел вместе с лошадьми сам главарь захваченной нами каракумской банды — Аббас-Кули. Больше ничего разузнать не удалось.

— Ладно. На нет и суда нет, — отозвался полковник. — Хотя должен заметить, чекисты вы лихие, а вот не только не узнали, что сказал Клычхан вашему Оразу, но и самого Оразгельдыева прозевали. А? Как же так? Воспитывал, воспитывал — и воспитал на свою голову?.. Ну, ладно, действуйте, — сказал Артамонов. — Я лично считаю, что подключение нашей уважаемой Сюргуль ко всей этой истории не больше, чем отвлекающий маневр. Задача — разгадать основной ход. Может быть, он и несложный. Постарайтесь все-таки поговорить на эту тему с лейтенантом Овсянниковым.

Несмотря на крайнюю занятость в закордонной комендатуре, Ястребилов сумел выкроить время, чтобы принять участие в отправке команды медсестер на фронт.

Усилиями его заместителя по снабжению Гречихи столы в помещении клуба были уставлены бутылками с виноградным вином, тарелками с фруктами и даже сочным шашлыком из мяса только что убитого архара.

На торжественных проводах Ястребилов попросил быть всех начальников с женами, пригласил даже командование отряда, но полковник Артамонов, сославшись на занятость, отказался приехать, а начальника политотдела не было в управлении: выехал за кордон.

Обстоятельство это нисколько не огорчило Авенира Аркадьевича. Так уж получилось, что на торжественном вечере он оказался старшим по должности и по званию, а потому с полным правом и немалым удовольствием занял председательское место.

Самохин получил от бригадного комиссара приказ тоже быть на проводах и нести полную ответственность за то, чтобы все было торжественно и сердечно.

Со стаканом, наполненным золотистой влагой, Ястребилов поднялся со своего места, которое занимал во главе стола, начал торжественную речь:

— В трудное для нашей Родины время провожаем мы вас, дорогие девушки, на Западный фронт. Можно с уверенностью сказать, что многие из нас очень скоро последуют за вами, и мы встретимся уже не под Вязьмой и Смоленском, Калугой и Можайском, где сейчас остановлены гитлеровцы, а на подступах к самому логову фашистского зверя — Берлину... Миф о непобедимости гитлеровской армии развеян раз и навсегда. Вы, наши боевые подруги, отныне будете наравне с мужчинами бороться за нашу победу над врагом...

Самохин подумал, что слишком много предстояло еще сделать, чтобы действительно дойти до Берлина, завоевать победу. Но весть о поражении немцев под Москвой была настолько ошеломляющей для всего мира, что удержала от вступления в войну Турцию и Японию. Каждый наш солдат теперь твердо верил, что гитлеровскую армию можно бить и гнать с нашей земли.

Это обстоятельство Ястребилов тоже упомянул в своей речи, выразив уверенность, что появление девушек на фронте еще больше вдохновит на подвиги наших ребят, а сами девушки тоже не уступят в мужестве и героизме.

Андрей поискал глазами Марийку, встретился с нею взглядом, приветливо кивнул ей, заметив, что она смотрит на него так, как будто хочет о чем-то спросить.

Марийка уезжает, но что делать? Он не может сказать ей ничего определенного...

Рядом с капитаном сидела бывшая медсестра Клава. Самохину уже было известно, что Ястребилову удалось зачислить эту Клаву секретарем-машинисткой в штат комендатуры.