Анатолий Чехов - Чёрный беркут

— Не может, сам знаешь. А при чем тут следы? Я-то тебе велел за Мордовцевым смотреть!

— Как при чем? Вы только ушли, Флегонт вроде гулять пошел, да? Идет по дороге. Дошел до колоды, где поят скот, двинулся дальше, по тропе, мимо колодцев. Так за Змеиную гору вышел. А там уже и поселка не видать! У крайнего колодца присел на бугорок, посидел и обратно пошел.

— Все?

— Все!

— Не густо...

— Ты большой, глупый ишак, Ёшка! Ты думаешь, Флегонт дурак. А Флегонт — не дурак. Он смотрит: ага, Барат на трибуну вылез, всех приглашает шашлык кушать. А где теперь Барат? Нет Барата, пропал Барат. Куда пропал? По склонам ходит, ящериц пугает! Очень нужны Барату ящерицы!..

— Ну хорошо, предположим, заметил тебя Флегонт и вернулся. А следы-то куда девались?

— Откуда я знаю? След ни к одному колодцу не подходит, а вот пропал, и нет его. Все равно как под землю ушел.

— Ладно, Барат, спасибо. Иди теперь к гостям, скажи: мать моя немного прихворнула, попозже придет.

Осторожно пройдя огородами к Змеиной горе, так, чтобы его не было видно из окон дома, где остался Флегонт, Яков увидел то, о чем говорил Барат.

След с косым шрамом на пятке вел от бетонной колоды, из которой поили лошадей, до последнего колодца кяризов, дальше исчезал, будто и впрямь под землю уходил. Пройдя еще с десяток шагов, Кайманов увидел следы человека, обутого в красноармейские сапоги. Пограничники всегда ходят по два, здесь был кто-то один. А вот знакомые следы маленьких, почти женских ног. Именно этот след, след отчима, был у источника Ове-Хури. Наверняка Флегонт получил тогда крупную партию опия и передал деньги носчикам. А сюда он приходил либо на явку, либо за письмом. Может, из-за тех денег, что не достались Таги Мусабеку, а попали в руки пограничников, он и поспешил уехать на Мургаб? Боялся, что Таги Мусабек будет мстить: двое-то носчиков ушли за кордон. Кто им мог помешать сказать, что сам Флегонт подстрелил третьего, забрал деньги себе? А может, сегодня к Флегонту сюда приходил верный человек с известием, что все готово для перехода через границу? И все-таки это лишь предположения, а Мордовцева надо ловить за руку, с поличным.

Одно ясно: у Флегонта есть сообщник. Косой шрам на пятке чарыка — условный знак. Возможно, они не назначают места встречи, а просто Мордовцев идет по следу, и там, где этот след обрывается, находит или письмо, или опий, сам оставляет деньги, заказ на следующую партию контрабанды. Косой шрам на пятке чарыка — удобный для Флегонта пароль, если надо послать кого-нибудь вместо себя. Бандиты пользуются тем, что на заставах мало людей. Перейти границу и сразу вернуться гораздо проще, чем идти до самого города с контрабандой.

Внимательно осматривая склоны гор, Яков надеялся обнаружить движение на карнизах и осыпях. Но все было тихо, лишь налетавший из ущелья ветер покачивал звенящие, сухие стебли травы.

Несколько дней спустя директор автомастерской получил указание: «Произвести полный расчет с военнообязанным Каймановым, обеспечить его явку в военкомат».

Секретарь парторганизации на общем собрании авторемонтников сообщил, что Кайманов идет служить на границу, от имени коллектива вручил ему премию — шевиотовый отрез на костюм и карманные часы.

На следующий день Яков съездил в военкомат и, получив предписание, явился для прохождения службы в Дауганскую комендатуру.

— Иди на склад, получай обмундирование и оружие, — будничным голосом сказал ему Карачун.

— Так просто — иди и получай? — Яков вопросительно посмотрел на коменданта.

— Не хочешь «так просто», дуй вприскочку. Только не задерживайся. Надо еще познакомить тебя с нашими сотрудниками.

Возвращаясь в кабинет Карачуна уже в военной форме, Яков на минуту задержался перед висевшим в коридоре зеркалом, придирчиво осмотрел свою атлетическую фигуру, облаченную в синие диагоналевые брюки и гимнастерку, не без удовольствия подумал: «Вид у меня вроде серьезный, будто всегда носил военную форму». Расправив складки на гимнастерке, он вошел в кабинет коменданта, плотно прикрыл за собой дверь.

— Самодеятельность, Яша, кончилась. Начинается серьезная работа, — так начал разговор Карачун.

За окнами ночь. Шумит весенний ливень. Потоки воды журчат в арыках. Федор отдал приказание начальникам застав усилить наряды. Невысокий и плотный, с белыми залысинами над загорелым темным лицом (лоб всегда закрыт козырьком фуражки), он прохаживался по кабинету и, как называл такие беседы Яков еще на Даугане, читал ему «вечернюю молитву»:

— Мера власти, Яша, — мера ответственности. Нам дана большая власть. Ответственности у нас еще больше. Ты зачислен в кадры на должность переводчика. Эта должность командирская, представление на звание послано. Сам понимаешь, при твоем знании границы заниматься тебе придется не только переводом, но и оперативной работой.

— А я так и понимаю свою работу.

— К тому и говорю. Но по натуре ты — партизан. Думаешь, вымахал до неба, тебе и черт не брат.

— Допустим.

— Что «допустим»? Банду поймать — еще не самое главное. Силами одних только пограничников границу не закроешь. Это я тебе уже не первый раз говорю. Наглухо закрыть контрабандистам путь на нашу землю — не то, что пни корчевать. Для торгашей опий — дело миллионное. Контрабандная торговля терьяком не только приносит ущерб экономике страны, но и содействует вербовке шпионов, подготовке диверсий.

— Вы мне, товарищ комендант, вроде как лекцию читаете. Эту мораль я давно знаю.

— Когда мы вдвоем, называй меня по имени и на «ты», — заметил Карачун и продолжал: — Знаешь, да только с одного бока. Главное для нас заключается в том, чтобы знать каждого, кто живет в погранполосе. Ни одно нарушение не должно застать нас врасплох. Мы обязаны поднять на охрану границы всех, кому дорога Советская Родина.

— Все правильно. Не понимаю только, зачем ты мне все это втолковываешь?

— Затем, Яша, чтобы ты сразу в курс вошел, правильно понял обстановку. А то будешь постоянно думать о Лозовом да вокруг отчима ходить, можешь не увидеть остального, главного.

— Ты так говоришь, Афанасич, будто Василий Фомич уже на свободе.

— Я почти уверен, что он скоро будет на свободе. Разберутся. Такой человек не может долго находиться под следствием.

— Что ж до сих пор не разобрались? А пора бы. Нутром чувствую — плохо сейчас Василию Фомичу. И может, в этом виноват не столько Павловский, сколько Мордовцев. Комиссар ему мешал. Еще в Лепсинске. Схватим Флегонта, посмотришь, какую ораву контрабандистов и всякой сволочи вместе с ним выудим.

— В этом я почти не сомневаюсь, Яша. Надо только хватать с умом: Мордовцевым не мы одни занимаемся. Командование информировано. Отдаст приказ, будем действовать. А с Лозовым, я уверен, ничего не случится. Такие люди зазря не пропадают... — Карачун сделал небольшую паузу. — Я просил нашего следователя Сарматского навести справки о комиссаре. Может, ему что-нибудь удалось узнать. Посиди, пока схожу к нему...