Шандор Радо - Под псевдонимом Дора: Воспоминания советского разведчика

Я записал адрес девушки, себя, разумеется, не назвал. Проверить, та ли она, за кого себя выдает, — это дело Центра. В дальнейшем я уже ничего не слышал о судьбе дочери казненного генерала.

Возвратившись с Капри в Неаполь поздним вечером, я отправился в шикарный ночной бар. Здесь любили бывать иностранцы.

Я сел за столик, заказал ужин, бутылку вина и стал наблюдать. Вскоре в зал ввалилась шумная компания молодых людей, говоривших на чистейшем немецком языке. Парни были в штатской одежде и старались произвести впечатление, будто они просто подгулявшие туристы, искатели приключений. Но их выправка, этакая выпирающая наружу четкость движений и та особая солдатская галантность, с которой эти молодчики ухаживали за женщинами легкого поведения, тотчас подсевшими к их столикам, выдавали их с головой. Прислушиваясь к разговорам солдат в штатском, я установил: завтра утром они отбывают в Сицилию. На рассвете я был уже в порту, поджидая вчерашних подгулявших парней. Они появились, и теперь их было вдвое больше. Я купил билет на то же судно, что и немцы.

В Сицилии, в Палермо, куда прибыл наш пароход, мне удалось установить, что здесь концентрируются гитлеровские войска, предназначенные для Испании. Немецкие солдаты ходили переодетыми в итальянскую форму.

Сведения, добытые в Италии, я передавал Коле, приезжая всякий раз для этого в Париж. Так мы поддерживали связь примерно полгода.

Как-то в апреле 1938 года я увидел на пороге нашей квартиры долговязую фигуру Коли. Он деликатно и молча стоял в полутемной передней, за спиной Лены, открывшей ему дверь.

На моем лице, по-видимому, застыло выражение изумления, и Коля поспешил успокоить меня.

— Все в порядке. Просто неотложная необходимость, — проговорил он, сняв шляпу и приглаживая помятые смоляные волосы.

В вопросах конспирации Коля был очень требователен, даже придирчив. И я понял: если он сейчас впервые явился на мою женевскую квартиру, значит, иного выбора не было, а дело ко мне спешное. Конечно, ни у кого из соседей по дому его визит не мог вызвать подозрений: в агентство ежедневно наведывались посетители, но из предосторожности мы все же исключили этот вариант связи. И вдруг он пришел!

Я провел его в кабинет. Коля сел в кресло, немного помолчал. Выглядел он очень утомленным. Морщинки на лице будто еще больше растрескались, мешки под глазами стали темными, как от бессонницы. Но голос был тверд и взгляд, как всегда, холоден и спокоен.

— Я получил указание Центра передать вам своих людей. Принято решение назначить вас руководителем группы в Швейцарии. Для этого я и приехал. Теперь вы будете работать самостоятельно.

— А вы? — вырвалось у меня.

Обычно такие вопросы не задают, так как на них не отвечают. Но Коля, вопреки правилам, почему-то ответил:

— Вы остаетесь, я уезжаю. — Он посмотрел на меня своими прозрачными глазами; в них была опять какая-то отрешенность, которую иногда я замечал и раньше. Может быть, тоска по родине?..

— Могу даже сказать, куда еду, — прибавил он. — В Москву. Отзывают… Ну а теперь о деле. Завтра я вас познакомлю в Берне с неким Отто Пюнтером. Псевдоним его Пакбо. У него есть полезные люди. Это надежный, проверенный человек. Он будет вашим ближайшим помощником.

Коля рассказал, кто такой Отто Пюнтер. Журналист, директор и владелец Инса — информационного агентства, Пюнтер располагал широкими связями как в журналистских, так и дипломатических кругах и даже в швейцарских правительственных органах, выступал с резкими антифашистскими статьями, разоблачал действия Германии и Италии против республиканской Испании, за что его, конечно, травила правая пресса. По своим убеждениям Пюнтер был социалист левого направления, симпатизировал Советскому Союзу. Согласился помогать нашей разведке из идейных побуждений, рассматривая борьбу с фашизмом своим гражданским долгом.

Считаю необходимым сказать, что убеждения Отто Пюнтера впоследствии претерпели удивительную эволюцию. Спустя много лет после войны взгляды этого социалиста, его оценка мотивов собственного сотрудничества с советской разведкой изменились в корне. Вот, например, какое «признание» он сделал в 1967 году в своих мемуарах «Секретная война в нейтральной стране»: «Мое решение сотрудничать с Радо не имело ничего общего с моими политическими убеждениями и неприятием коммунизма…»

Прочтя эти слова, я был несказанно удивлен, ибо в свое время знал Пюнтера совсем иным. Когда-то он неоднократно говорил мне, что хочет вступить в коммунистическую партию и даже мотивировал свое желание: по его словам, ему было не по душе, более того — он осуждал тесное сотрудничество швейцарской социалистической партии, членом которой он являлся, с буржуазными партиями и совершенно отвергал ее реформистскую политику, политику отказа от принципов классовой борьбы. Я отговорил моего единомышленника от этого шага, поскольку тогда нам пришлось бы отказаться от его помощи в разведывательной работе. Не знаю, какие побуждения двигали Пюнтером в ту пору: действительно ли он намеревался связать свою жизнь с партией борцов-коммунистов или же, быть может, то был лишь жест, чтобы завоевать еще большее доверие с нашей стороны? Во всяком случае, некоторые нынешние высказывания Пюнтера никак не вяжутся с его прежними поступками и убеждениями.

— Вы, конечно, знаете, что его Инса находится в Берне? — спросил Коля.

— Да, это мне известно. Время от времени я вижу в печати сообщения этого агентства. Пюнтер, по-видимому, способный журналист, но, если он хочет помочь нам, с его стороны, по-моему, очень неосмотрительно так откровенно прокламировать свои взгляды. Не помешает ли это нашему сотрудничеству с ним?

— Да, да, — согласился Коля. — Пюнтер бывает неосторожен, элементарно неосмотрителен. Вы это, пожалуйста, учтите. Вокруг него крутятся порой какие-то авантюристы и проходимцы. Среди них, несомненно, есть люди из полиции и контрразведки. Я уже не раз его предупреждал, чтобы он был крайне осторожен в выборе знакомств. Но Пюнтер считает наши опасения чрезмерными, говорит, что все знакомства интересуют его в первую очередь в чисто профессиональном плане: как журналист, он, дескать, может проявлять интерес к любой информации, не возбуждая ни у кого подозрения, и это естественное профессиональное любопытство дает ему надежную защиту.

— А нет ли за ним слежки? — спросил я.

— Он полагает, что его почта и телефонные разговоры контролируются федеральной полицией. По телефону с ним пытались вести провокационные разговоры, правда довольно глупые. Есть подозрения, что гестапо уже подсылало к нему своих людей, по-видимому, он у них на учете. Его пытался прощупать некий Жабэ, швейцарец, секретарь японского посольства, приятель Пюнтера с детских лет. Центр недавно строго предупредил его, чтобы он избегал встреч с подобными типами.