Шандор Радо - Под псевдонимом Дора: Воспоминания советского разведчика

Из ряда причин, затруднявших нашу работу, есть две, которые следует подчеркнуть. Первая — активное противодействие германских секретных служб, которое выражалось в продуманной и широко применяемой системе дезинформации разведки противника. Методы были различны. Например, намеренное «выбалтывание» собеседнику с глазу на глаз, часто старому знакомому, «государственной тайны» рейха, к режиму которого этот «осведомленный» человек якобы питает скрытую ненависть, и т. п. Очевидно, наши информаторы попадались на такие уловки. Вторая причина состоит в том, что служебное положение и, следовательно, степень и глубина осведомленности многих наших информаторов в 1941—1942 годах оставляли желать лучшего. Мы еще не располагали теми возможностями, которые заполучили потом, а именно — со времени сражения под Сталинградом, когда наше тайное антифашистское содружество пополнилось новой группой ценных источников. Хотя, надо сказать, и эти прекрасные информаторы иной раз ошибались.

Из сказанного понятно, что наш Центр при составлении оперативных сводок не мог делать выводов, исходя лишь из информации швейцарской группы. Между тем такое искаженное представление у читателей на Западе пытаются создать в своих писаниях Флике, Карел, Аккос и Кё и подобные им авторы. Как мне представляется, наш Центр докладывал свои окончательные выводы в высших военных инстанциях только после кропотливейшего анализа массы сведений, стекавшихся от самых различных источников: из глубокого вражеского тыла, от партизан и подпольщиков, фронтовой и воздушной разведок и т. д. Это следует учитывать тем, кто хочет в наши дни всерьез разобраться, каков вклад швейцарской группы или других групп советской разведки в общее дело победы.

Можно сказать, что и в сорок первом, и в сорок втором годах наша организация оправдала свое назначение, несмотря на отдельные промахи. Что же касается такой крупной акции, как подготовка германской армии к летнему наступлению сорок второго года, то переданная нами информация в основе своей оказалась верной. Надо полагать, разведывательное управление Генштаба Красной Армии получало нужные сведения и по другим своим каналам. Так или иначе, планы противника своевременно были разгаданы. Генеральный штаб знал, что на этот раз фашистские войска не смогут повторить наступление на широком фронте; центр тяжести весеннего наступления немцев переносился на южный сектор фронта с вспомогательным ударом на севере, при одновременной демонстрации на центральном фронте против Москвы. Известен был и наиболее вероятный срок намечавшегося наступления — середина апреля или начало мая 1942 года [5] См.: Великая Отечественная война. Краткий научно-популярный очерк. М., 1970. С. 138—139. .

Весной и летом 1942 года произошли события, впервые серьезно встревожившие руководство Центра и лично меня. Речь идет о безопасности нашей группы. Как теперь стало известно, приблизительно в середине июня 1941 года пеленгаторы дальнего действия немецкой военной разведки, находившиеся на побережье Балтийского моря, в городе Кранце, впервые засекли сильную станцию, которая вела интенсивный радиообмен с какими-то станциями на Западе. Гитлеровцы предположили, что работавший в районе Москвы узел связи является станцией Центра советской разведки. После нападения Германии на СССР были запеленгованы нелегальные передатчики в Берлине и Брюсселе, посылавшие шифрованные сообщения в Москву. Радиослужба абвера получила нити, ухватившись за которые германская контрразведка начала поиски квартир, где стояли рации советских разведчиков.

В начале июля та же служба радиоперехвата в Кранце засекла женевский передатчик нашей группы. Сначала местоположение радиостанции Эдуарда и Мауд было определено приблизительно. Спустя год немцы точно установили, что подпольная станция находится в Женеве. Они регулярно слушали все передачи женевской станции, а через какое-то время обнаружили также передатчик Джима в Лозанне.

Незримая опасность нависла над нашей группой. Мы же совершенно не ведали о том, что враг знает о нашем существовании. Правда, до того дня, когда немцы смогли предпринять действенные меры по ликвидации нашей организации, было еще очень далеко. Однако притаившаяся где-то за тысячу километров от нас, на берегу Балтийского моря, опасность уже существовала.

Центр радиотехнической разведки на Матейкирхплац в Берлине взял дело в свои руки. По интенсивности радиообмена между Москвой и Швейцарией нацисты определили, что в этой стране действует крупная советская разведывательная организация. Круглые сутки дальние пеленгаторы абвера держали под контролем обнаруженные подпольные станции. Однако дальше этого дело не двигалось: попытки немецких специалистов проникнуть в тайну нашего шифра были пока безуспешны. Правда, теперь они предполагали, что, очевидно, в районе Женевы и Лозанны работают три передатчика. По их числу служба абвера окрестила нашу группу кодовым названием «Красная тройка».

Известие о трех непрерывно работающих на Москву швейцарских передатчиках вызвало переполох в канцеляриях специальной службы адмирала Канариса. Еще бы! Ведь накануне решительного наступления на Восточном фронте сведения, содержащиеся в перехваченных радиограммах, могли нанести германским войскам серьезный ущерб. В абвере это отлично понимали. И не удивительно, что в радиоконтрразведку были направлены лучшие специалисты.

Все это стало известно только спустя несколько лет после войны из немецких архивов, а также из книги контрразведчика абвера В. Ф. Флике «Агенты радируют в Москву», изданной в Западной Германии. Мне еще придется обращаться к его свидетельствам.

Не имея возможности открыто искать нелегальные радиостанции на территории нейтрального государства, гитлеровцы начали засылать в Швейцарию своих агентов. Один из них появился в Женеве в конце апреля 1942 года.

Приятель нашего сотрудника, к которому явился на дом этот человек, сразу же заподозрил неладное. Незнакомец назвался французским журналистом Ивом Рамо. Он что-то плел о якобы созданной им во Франции подпольной организации, у которой имеется свой передатчик. Есть, мол, возможность и для добывания военной информации. Она очень пригодилась бы русским, но беда в том, что им не известно, как и куда ее посылать. «Журналист» расспрашивал, не знает ли наш товарищ какого-либо способа пересылки информации в СССР. При этом незнакомец добавил, что он известен соответствующим советским органам под кличкой Аспирант.

Наш друг, опытный конспиратор, держался с этим Рамо-Аспирантом должным образом: выразил изумление, что к нему обращаются по делу, о котором он не имеет ни малейшего понятия… Визит странного гостя нас насторожил. Подозрительно было и то, как вел себя этот человек в Женеве. Общаясь с журналистами, дипломатами, бывая в семьях русских эмигрантов, Рамо-Аспирант излишне откровенно афишировал свои антифашистские убеждения, выдавая себя то за сторонника генерала де Голля, то даже за коммуниста. Нам были известны не только высказывания этого человека, но и то, с кем он встречался. Крепло убеждение, что Рамо-Аспирант прибыл в Женеву по чьему-то заданию. Своими опасениями я поделился с руководством Центра. В ответной радиограмме Директор указал, чтобы мы не имели никаких контактов с Рамо, были предельно бдительны.