Джон Ле Карре - Идеальный шпион

«Продам-ка я Акселя Лэнгли и тем самым куплю себе свободу, — подумал он, очаровывая белозубую матрону остроумным анекдотом. — Я выговорю себе амнистию в службе и все расскажу».

Никогда он этого не делал, никогда не сделает. Аксель был его владельцем и его совестью, он был алтарем, к которому Пим приносил свои секреты и свою жизнь. Он стал частью Пима, не принадлежавшей больше никому.

Надо ли говорить тебе, Том, каким ярким и дорогим сердцу становится мир, когда ты знаешь, что дни твои сочтены? Как вся жизнь набухает и открывается перед тобой и говорит — входи, а ты считал, что вход тебе заказан? Каким раем показалась Америка Пиму, как только он понял, что роковые буквы уже появились на стене. Стремительно вспомнилось все детство! Он совершил с Мэри винтертур [59] Зимнее турне (нем.). по земле замков и мечтал поехать в Швейцарию и в Эскот. Он бродил по прелестному кладбищу Оак-Хилл в Джорджтауне и представлял себе, что находится с Дороти в «Полянах», в мокром фруктовом саду, где прохожие не могут видеть его виноватого лица В Оак-Хилле нашим почтовым ящиком была могила Минни Уилсон, Том. Наш первый тайник во всей Америке — съезди, посмотри как-нибудь. Она лежит на извилистом плинтусе, на одной из террас, спускающихся по склону чаши, — маленькая девочка Викторианской эпохи, задрапированная в мрамор. Мы оставляли наши послания под листьями, в углублении между могилой Минни и ее покровителя, некоего Томаса Энтуисла, умершего позже. Дуайен кладбища почивал выше, недалеко от разворота гравиевой дороги, где Пим оставлял свою машину с дипломатическим номером. Аксель нашел его, Аксель позаботился о том, чтобы и Пим его нашел. Это был Стефан Осуский, один из основателей Чехословацкой республики, умерший в эмиграции в 1973 году. Ни одно тайное подношение Акселю не казалось завершенным без тихой молитвы и привета нашему брату Стефану. После Минни — по мере того как наше дело приобретало размах — мы вынуждены были найти почтовые ящики ближе к центру города. Мы выбирали забытых бронзовых генералов, главным образом французов, которые сражались на стороне американцев, чтобы досадить англичанам. Мы получали удовольствие от вида их мягких шляп, подзорных труб и лошадей и от цветов, красной униформой окружавших их ноги. Полем боя для них были квадраты зеленой травы, на которых валялись студенты, и тайники у нас были самые разные — начиная от тупорылых пушек, оберегавших их, до низкорослых елей, под нижними ветвями которых можно было создать удобные гнезда из иголок. Но излюбленным местом Акселя был недавно открытый Национальный музей воздухоплавания и космоса, где он мог разглядывать сколько душе угодно «Дух святого Луиса» и корабль Джона Гленна «Френдшип-7», а также с благоговением дотронуться до лунного камня. Пим ни разу не застал Акселя за этим занятием. Он только слышал об этом потом. Трюк состоял в том, чтобы сдать пакеты в гардеробе каждому на свой номер, а затем обменяться номерками в темноте аудитории Сэмюеля П. Лэнгли, пока публика ахает, хватаясь за поручни, при виде волнующих моментов полета.

А что происходит вдали от глаз и ушей Вашингтона, Том? С чего начать? Быть может, с Силиконовой Долины и с маленького испанского поселка к югу от Сан-Франциско, где монахи Мерго поют нам после обеда. Или с пейзажа Мертвого моря в Палм-Спрингс, где на тележках для игроков в гольф стоят роллс-ройсовские решетки, и горы Моабита смотрят на пастельные домики и искусственные озера возле окруженных стенами мотелей, в то время как нелегально проникшие в страну мексиканцы расхаживают с заплечными мешками по лужайкам, подбирая невидимые листки, могущие оскорбить чувства наших миллионеров. Можешь представить себе восторг Акселя, когда он увидел воздушные кондиционеры вне стен дома, увлажняющие сухой воздух пустыни и распыляющие микропыль на загорающих на солнце людей с лицами, покрытыми зеленой грязью? Рассказать ли тебе про ужин, устроенный Гуманным обществом Палм-Спрингс по размещению бездомных собак, — мы присутствовали на нем, отмечая получение Пимом последнего чертежа конического носа бомбардировщика «Стелт»? Как на сцену выводили расчесанных, украшенных лентами собак, которых потом раздадут гуманным дамам, и как у всех при этом на глазах были слезы, точно речь шла о вьетнамских сиротах? Рассказать ли о радиоканале, по которому проповедники Библии весь день напролет изображают христианского Бога этаким поборником богачей, ибо богачи противостоят коммунизму? «Место ожидания перед приобщением к Господу Богу» — так называют Палм-Спрингс. Там по бассейну на каждые пять жителей, и отстоит это место всего в двух часах езды от самых крупных смертоносных заводов в мире. Промышляют там благотворительностью и смертью. В тот вечер — неведомо для отдыхающих бандитов и выживших из ума актеров, которые составляют двор этого царства гериатрии, — к перечню достижений этих мест Пим и Аксель добавили еще шпионаж.

— Выше мы уже не взлетим, сэр Магнус, — сказал Аксель, благоговейно рассматривая дар Пима в тиши их номера за шестьдесят долларов в сутки. — Я думаю, мы тоже можем уйти в отставку.

А может быть, рассказать тебе про Диснейлэнд и другой кинозал, где на круговом экране нам показывали Американскую мечту? Поверишь ли ты, что Пим и Аксель проливали искренние слезы, глядя на то, как беженцы из Европы ступают на американскую землю, а комментатор в это время говорит о Первейшей из наций и о Стране свободы? Мы этому верили, Том. И Пим до сих пор этому верит. Пим не чувствовал себя свободным до того вечера, когда умер Рик. Все, что он еще умудрялся любить, было в нем. Готовность раскрыться перед незнакомыми людьми. Хитрость, проявляемая лишь затем, чтобы прикрыть свою наивность. Склонность фантазировать, воспламенявшая воображение, но никогда не завладевшая им. Способность прислушиваться к мнениям, оставаясь хозяином положения. И Аксель тоже любил американцев, но он не был так уверен, что они отвечают ему тем же.

— Уэкслер создает команду расследования, сэр Магнус, — предупредил он Пима однажды вечером в Бостоне, когда они ужинали в колониальном великолепии отеля «Ритц». — Какой-то паршивый перебежчик развязал язык. Пора выходить из игры.

Пим промолчал. Они гуляли по парку, наблюдали за лодками, скользившими по пруду. Сидели в шумной ирландской пивной, где все еще перебирали преступления, о которых англичане уже давно забыли. Но Пим по-прежнему не раскрывал рта. А несколько дней спустя, поехав к английскому профессору в Йеле, который время от времени поставлял Фирме разные мелочи, Пим очутился перед статуей американского героя Натана Хэйла, которого англичане повесили как шпиона. Руки его были связаны за спиной. Внизу были выгравированы его последние слова: «Жалею лишь о том, что у меня всего одна жизнь, которую я могу принести в жертву ради своей родины». После этого Пим на несколько недель залег.