Джон Ле Карре - Идеальный шпион

Во время кремации в тихом пригороде ему показалось, что крошечная группка оплакивавших покойного была существенно пополнена чьими-то соглядатаями. Доказать он ничего не мог. Не мог же он, будучи главным плакальщиком, встать у двери в часовню и спрашивать каждого из девяти пришедших, зачем он тут. Ведь на далеко не прямой дороге, которой Рик следовал по жизни, он встречал уйму людей, которых Пим никогда в глаза не видел и не хотел бы видеть. Тем не менее подозрение осталось и стало расти, пока он ехал в лондонский аэропорт, а когда он возвращал компании арендованную машину и увидел двух мужчин в сером, слишком уж долго заполнявших бланки, оно превратилось почти в уверенность. Не теряя присутствия духа, он сдал в аэропорту чемодан на Вену и, пройдя с этим самым посадочным талоном в руке паспортный контроль, уселся, прикрывшись «Таймс», в грязном отсеке для ожидания. Когда объявили, что вылет задерживается, он с трудом скрыл раздражение. Наконец объявили посадку. Он покорно поспешил присоединиться к толпе, беспорядочно устремившейся к выходу на поле. Совершая этот маневр, он чувствовал, хоть и не мог видеть, как двое мужчин вышли из аэропорта, направляясь пить чай или играть на базе в пинг-понг: пусть-де теперь венские мерзавцы им занимаются, и скатертью дорога, сказали они друг другу. А Пим завернул за угол и зашагал к движущейся дорожке, но не ступил на нее. Он пошел пешком, то и дело озираясь, словно выглядывал задержавшегося спутника, и незаметно влился во встречный поток пассажиров. А мгновение спустя он уже показывал свой паспорт у стойки прибытия. В качестве последней, неожиданно пришедшей в голову меры предосторожности, он подошел к стойке внутренних линий и в общих чертах — с расчетом вызвать досаду у перегруженного сотрудника — принялся выяснять насчет полетов в Шотландию. «Нет, в Глазго не надо, благодарю вас, только в Эдинбург. М-м, стойте-ка, дайте мне заодно и расписание на Глазго. А, расписание даже напечатано, фантастика! Очень-очень вам благодарен. И вы можете выписать мне билет, если я решу его купить? A-а, понимаю. Вон там. Великолепно».

Пим разорвал посадочный талон на мелкие кусочки и положил их в пепельницу. «Что было мною запланировано, а что получилось под влиянием минуты? Это едва ли имело значение. Я здесь, чтобы действовать, а не размышлять». Один автобусный билет из Хитроу в Рединг. Всю дорогу шел дождь. Один железнодорожный билет Рединг — Лондон, неиспользованный, купленный для обмана. Один билет в спальный вагон из Рединга в Эксетер, купленный в поезде. Пим надел берет и держал лицо в тени, когда покупал его у пьяного кондуктора. Разорвав все эти билеты на мелкие клочки, Пим добавил обрывки к горке в пепельнице и то ли по привычке, то ли из какого-то стремления к разрушению поднес к ним спичку и не мигая, пристально смотрел, как они горят. Он подумал было сжечь и паспорт, но врожденная щепетильность удержала его, — эту свою черту он счел старомодной и довольно милой. «Я же заранее все спланировал до последней детали, — я, который ни разу в жизни не принимал сознательного решения. Я спланировал это в тот день, когда начал работать в „фирме“, той частью моего мозга, о существовании которой до смерти Рика я и не подозревал. Я все спланировал, кроме круиза мисс Даббер».

Огонь догорел, он разворошил пепел, снял пиджак и повесил его на спинку стула. Извлек из ящика комода кофту на пуговицах, связанную мисс Даббер, и надел.

«Я с ней еще поговорю о поездке, — подумал он. — Придумаю что-нибудь такое, что ей больше всего понравилось бы. Выберу более удачный момент. Ей надо переменить обстановку, — подумал он. — Поехать куда-то, где она могла бы ни о чем не беспокоиться».

Внезапно ощутив потребность к действию, он выключил свет, быстро шагнул к окну, раздвинул занавески. На кухне у священника-баптиста жена в халате снимает с веревки футбольные принадлежности сына, выстиранные в преддверии сегодняшнего матча. Пим быстро отступает от окна. Он заметил, как сверкнула сталь у калитки священника, но это оказался всего лишь велосипед, привязанный цепью к стволу араукарии, дабы уберечь его от алчности нехристей. Сквозь матовое стекло ванной в «Морском виде» просматривается женщина в серой комбинации, которая, нагнувшись над раковиной, намыливает голову. Селия Вэнн, дочь доктора, та, что хочет писать море, явно ждет сегодня гостей. В соседнем доме номер восемь мистер Барлоу, строитель, и его жена смотрят за завтраком телевизор. Глаз Пима методично просматривает все, движется дальше, внимание его привлекает припаркованный пикап. Дверь со стороны пассажира открывается, из машины выскальзывает девичья фигура, пробегает через центральный сад и исчезает в доме номер двадцать восемь. Элла, дочь гробовщика, знакомится с жизнью.

Пим задернул занавески и снова включил свет. «У меня будет свой день и своя ночь». Чемоданчик стоял, где он его поставил, — на редкость правильной формы, благодаря внутренней стальной оковке. Все нынче ходят с чемоданчиками, подумал Пим, глядя на него. У Рика чемоданчик был из свиной кожи, у Липси — картонный, у Поппи — серый, поцарапанный, с тиснением, чтобы выглядел под кожу. А у Джека — дорогого Джека — чудесный старый чемоданчик, неизменный, точно преданный пес, которого пора пристрелить.

«Есть люди, понимаешь, Том, которые завещают свое тело учебным больницам. Руки идут вот этому классу, сердце — другому, глаза — третьему, каждый что-то получает, каждый благодарен. А у твоего отца есть лишь его тайны. Они — источник его существования и его проклятие».

Пим решительно садится за письменный стол.

Рассказать все как есть, повторил он про себя. Слово за словом, всю правду. Никаких умолчаний, никаких вымыслов, никаких изобретений. Просто мое многообещающее «я», выпущенное на свободу.

Рассказать не кому-то одному, а всем. Рассказать всем вам, кому я принадлежу, кому я отдал со всею щедростью, не раздумывая. Моим начальникам и тем, кто мне платил. Мэри и всем другим Мэри. Всем, кому я какой-то частицей принадлежал, кто большего ждал от меня и был соответственно разочарован.

Со всеми моими кредиторами и объединенными совладельцами будет раз и навсегда произведена расплата и оплачены все задолженности, о чем так часто мечтал Рик и что будет теперь осуществлено его единственным законным сыном. Кем бы ни был для вас Пим, кем бы ни были вы сейчас или прежде, — вам предлагается последняя из многих версий Пима, которого, как вам казалось, вы знали.

Пим глубоко вобрал в себя воздух и резко выдохнул.

Такое делаешь лишь однажды. Однажды в жизни и — все. Никаких переписываний, никакой обработки, никаких умолчаний. Ты — пчела-самец. Соверши свой подвиг и умри.