Алистер Маклин - Цирк

— Какой ночью?

— Разве доктор Харпер вам не рассказал?

— Ах да, ночь на среду. Хотелось бы мне знать, где мы все тогда будем.

С лязгом и содроганием поезд медленно тронулся в путь.

— Я знаю, где буду я. Увидимся позже. — Бруно встал, собираясь уходить, но остановился, заметив на столе Харпера миниатюрный радиопередатчик. — Мне все хочется спросить, как вы ухитряетесь провозить этот передатчик через границы разных стран, если таможенники проверяют каждую пломбу в наших зубах?

— Передатчик? Какой передатчик?

Харпер надел наушники и прижал микрофон к груди Бруно, включил питание и щелкнул тумблером. Аппарат загудел, и из почти незаметного бокового отверстия вылезла узкая полоска бумаги. Через десять секунд доктор выключил прибор, оторвал кусок ленты длиной в несколько сантиметров и протянул его Бруно. Посредине полоски шла длинная волнистая линия.

— Это всего лишь кардиограф, мой дорогой Бруно. Все врачи пользуются такими приборами в поездках. Вы не представляете, какое это развлечение — везти кардиограф от одной границы до другой.

— Чего только они не придумают в следующий раз!

Бруно прошел по раскачивающемуся на ходу составу, забрал Марию из ее купе и повел ее к себе. Он отпер выходящую в коридор дверь без ручки и провел девушку внутрь.

— Не послушать ли нам музыку? — спросил Бруно. — Что-нибудь романтическое, подходящее к такому случаю? Я приготовлю свой непревзойденный сухой мартини, чтобы отпраздновать — если это слово здесь годится — мой добровольный переход в рабство. А потом — это всего лишь предложение — я пошепчу тебе на ушко всякие нежности.

Мария улыбнулась:

— Звучит заманчиво. Особенно насчет всяких нежностей.

Бруно включил негромкую музыку, смешал мартини, поставил рюмки на маленький столик, сел рядом с девушкой на диван и прижался лицом к ее темным волосам в том самом месте, где скрывалось прелестное ушко. По выражению лица Марии, сначала удивленному, потом откровенно недоверчивому, было ясно, что Бруно знал такие нежные слова, каких ей еще никогда не доводилось слышать.

До Крау оставалось около трехсот километров, так что даже для медленно тащившегося грузового состава это был всего лишь один ночной перегон с двумя промежуточными остановками. Отправившись в путь в темноте, поезд прибыл в Крау еще до рассвета, и, когда началась выгрузка, было все еще темно и очень холодно. Первое мимолетное впечатление от города оказалось не слишком приятным, но ведь железнодорожные пути всегда неприветливы, тем более в такой холод и мрак.

Запасные пути, куда поставили поезд, находились более чем в километре от помещения, предназначенного для цирка, но организаторские способности Ринфилда и его помощников, как всегда, проявились в полном блеске: неподалеку от поезда уже стояли в ожидании грузовики, автобусы и легковые автомобили.

Бруно прошел мимо грузовиков к группе артистов и униформистов, которые сгрудились под фонарем. Обменявшись обычными утренними приветствиями, он поискал глазами братьев, но не нашел их и обратился к стоявшему рядом с ним дрессировщику тигров Мальтиусу:

— Ты не видел где-нибудь поблизости моих беспутных братьев? Эта парочка вечно голодна и никогда не упускает возможности составить мне компанию за завтраком, но сегодня утром я был лишен этого удовольствия.

— Я их не видел, — ответил Мальтиус и повысил голос: — Эй, кто-нибудь видел сегодня Владимира и Иоффе?

Когда стало ясно, что никто их не видел, Мальтиус обратился к своему помощнику:

— Слушай, сходи разбуди их!

Помощник ушел. Подошли доктор Харпер и Ринфилд, оба в меховых шапках и с поднятыми воротниками, чтобы защититься от медленно падавшего снега. Ринфилд предложил Бруно:

— Не хотите пойти посмотреть, что за выставочный павильон нам отвели? По непонятным причинам его называют «Зимним дворцом», хотя он ничем не напоминает одноименный дворец в Ленинграде. — Ринфилд поежился от холода. — Впрочем, гораздо важнее, что он превосходно обогревается. Во всяком случае, мне так сказали.

— Я бы с радостью, но только если вы подождете минутку. Две трети «Слепых орлов» еще спят. А, вот и Иоганн!

Помощник Мальтиуса с тревогой в голосе сказал:

— Бруно, мне кажется, вам лучше пойти туда побыстрее!

Бруно, не говоря ни слова, бросился к поезду. Ринфилд и Харпер обменялись недоумевающими взглядами и отправились следом за ним.

Владимир и Йоффе занимали двухместное купе, ничем не напоминавшее роскошные апартаменты старшего брата, но вполне удобное. Братья славились своей невероятной опрятностью, частенько служившей предметом для шуток, и, конечно, ужаснулись бы, увидев свое жилье в его теперешнем состоянии.

В купе царил настоящий разгром, как будто здесь пронесся маленький, но жестокий ураган. Два стула были сломаны, постельные принадлежности валялись на полу, посуда побита, умывальник расколот. Даже толстое вагонное стекло треснуло, хотя и не рассыпалось. Но самым ужасным, конечно, были пятна крови на порванных простынях и выкрашенных в кремовый цвет стенах.

Бруно хотел войти внутрь, но Харпер удержал его за плечо:

— Не входите. Полиции это не понравится.

Прибывшим на место происшествия полицейским все это действительно не понравилось. Они были потрясены тем, что в их родном городе произошло столь чудовищное преступление, как похищение двух знаменитых американских артистов. Если они и знали о том, что Владимир и Йоффе родились менее чем в километре от этого места, то ничем не выдали свою осведомленность. Немедленно было начато очень спешное, и притом очень тщательное, расследование. Для начала инспектор, которому доверили дело, приказал полностью очистить место происшествия и оцепил его кордоном из своих людей. Звучало это весьма впечатляюще, но на деле «кордон» состоял из двух полицейских, выставленных в коридоре. Других обитателей вагона, в котором спали братья, попросили ответить на вопросы полиции.

Ринфилд предложил для этих целей столовую — снаружи температура была ниже нуля, — и инспектор согласился. Люди направились в столовую. В это время прибыли детективы в штатском и дактилоскопист. Ринфилд отдал безотлагательные распоряжения по разгрузке поезда и размещению циркового оборудования и клеток на арене и вместе со всеми прошел в вагон-ресторан. Там было почти невыносимо жарко — огромный локомотив все еще не был отцеплен и обеспечивал обогрев помещений с животными, которых должны были перевести в здание только к вечеру.

Бруно стоял в стороне с Ринфилдом и Харпером. Они перебросились мнениями о том, что могло случиться с братьями и почему, но поскольку было ясно, что ответа нет, они вскоре замолчали и оставались в таком состоянии до тех пор, пока не вошел полковник Сергиус собственной персоной. Лицо его было суровым и жестким, как будто полковник с трудом сдерживал гнев.