Чингиз Абдуллаев - Семейные тайны

Усевшись в автомобиль рядом с женщиной, он положил букет на заднее сиденье и пристегнулся.

– Я доехала к вам за двадцать минут, – призналась Эмма, – боялась, что вы уйдете. Представляю, сколько штрафов мне выпишут.

– Ваши родственники уже собрались?

– Конечно. Все уже в сборе. Нужно было видеть их лица, когда я сказала, что приеду к ним со своим новым другом. Это было подобно эффекту землетрясения. Они не могли мне поверить. Я еще не успела оформить развод с прежним мужем, как обзавелась любовником. Представляете, что они обо мне думали?

– Могу себе представить, – пробормотал Дронго. – И тем не менее вы решили взять меня с собой.

– Я подумала, что так будет правильно, – призналась Эмма. – Или вы уже пожалели, что решили связаться с такой взбалмошной особой, как я?

– Пока нет. Но если вы будете опаздывать на сорок минут и терять свои телефоны, то я могу подумать, что вы просто решили испытать мою нервную систему.

– Я уже извинилась, – напомнила женщина.

– А я уже сел в машину, приняв ваши извинения, – ответил Дронго.

Оба улыбнулись.

– Как получилось, что ваша сестра умудрилась выбить у вас из рук телефон? – поинтересовался Дронго.

– Мы делали снимки на мой мобильник, – пояснила Эмма. – Анна нервничала с самого утра. У нее напряженные отношения со свекровью, как это обычно бывает. Конечно, Крегеры, которые переехали сюда довольно давно, мечтали о том, что их любимый сын женится на настоящей немке.

– А вашу сестру они не считают немкой? – спросил Дронго.

– Не совсем. Не забывайте, что у нас мама не немка, а потом мы приехали гораздо позже их и считаемся немцами третьей волны. Ну и вообще она хотела бы полностью оборвать все связи своей семьи с бывшими соотечественниками из Казахстана. Она родилась в тридцать седьмом, и их сослали в Казахстан, когда ей было только три года. Ее отца и дядю расстреляли, и, очевидно, эти воспоминания подсознательно на нее давят.

– Полагаю, что они давили бы на любого человека.

– Верно. Но не у всех такие сложности, как у них в семье. Ее сестра даже не помнит отца, которого расстреляли, когда ей было несколько месяцев. Это ужасно, расти всю жизнь с осознанием того, что в государстве, где ты живешь, твоего отца сочли врагом народа и убили. Мне всегда бывает жалко немцев, родившихся в двадцатые – тридцатые годы и живших тогда в Советском Союзе. Если всем остальным приходилось несладко, то можете себе представить, как сложно было немцам. Особенно в начале войны, когда слова «немец» и «фашист» стали синонимами, а Илья Эренбург тогда написал свою знаменитую статью «Убей немца». Я, конечно, понимаю чувства советских людей, на которых напали немцы. Мама говорила, что немцев ненавидели все ее родственники, и в доме был даже скандал, когда она хотела выйти замуж за моего отца. Хотя это были уже восьмидесятые годы и после войны прошло тридцать пять лет.

– Почти каждая советская семья потеряла кого-то во время войны, – напомнил Дронго. – Лично у меня погибли двое братьев моего отца. Он сам тоже воевал, будучи восемнадцатилетним офицером. Я думаю, вы не обидитесь, если я скажу, что мой отец до конца жизни не мог слышать немецкую речь. А умер он уже на девятом десятке лет. Эти сильные чувства неприятия всего того, что связано с немцами, сохранялись у многих фронтовиков до конца жизни, и с этим ничего нельзя было поделать.

– Я знаю, – кивнула Эмма, – даже наших ребят в школе иногда дразнили фашистами. Это в Казахстане, где обычно была самая интернациональная среда и в классах учились не только казахи, но и русские, украинцы, немцы, прибалты, в общем, полное смешение всех народов и национальностей. Но стереотипы восприятия немцев были еще сильны. Многие воспользовались ситуацией после объединения Германии и вернулись на свою историческую родину. В начале девяностых Германия стала единой страной, а СССР начал распадаться. Многие не хотели ждать лучшей жизни, бросали все нажитое и уезжали в Германию. Но все равно ужасно, когда я вспоминаю, как мучили немцев Поволжья, когда выселяли их в Северный Казахстан. Всех немцев объявили чуть ли не пособниками Гитлера и врагами народа. А ведь там было много достойных и порядочных людей. Этот сталинский режим был таким кровавым… – вздохнула Эмма.

– Не нужно мыслить так шаблонно, – посоветовал Дронго. – Это я говорю не в оправдание сталинских репрессий, когда убирали политических противников, фактически ни в чем не виноватых, только лишь за то, что они были не согласны с генеральной линией самого Сталина. Репрессиям подвергались не только немцы, но и многие другие народы, проживающие в нашей прежней стране. Но если говорить о переселении немцев в Казахстан, то стоит вспомнить о том, как после нападения японцев на американцев в Перл-Харборе один из самых популярных президентов Соединенных Штатов – известный демократ и либерал Франклин Рузвельт распорядился создавать специальные концентрационные лагеря, куда сгоняли всех граждан США японской национальности. У них отнимали имущество, дома, бизнес и отправляли в эти лагеря целыми семьями. Стариков, женщин, детей… Их единственная вина состояла в том, что они были японцами. И это происходило не при кровавом сталинском режиме, а при демократическом американском строе. Как видите, иногда суровая необходимость диктует свои правила даже в самых демократических странах.

Эмма искоса посмотрела на Дронго.

– Вы оправдываете преступления сталинского режима?

– Ни в коем случае. Но я считаю, что правда не может быть односторонней. Если вспоминать о депортации немцев в Северный Казахстан, то нужно вспоминать и о концентрационных лагерях для японцев – граждан США во время войны.

– Я не слышала про японцев, – призналась Эмма.

– Американцы живут по принципу «Моя страна всегда права», – пояснил Дронго, – а бывшие советские граждане жили по принципу «Моя страна всегда не права». Сотни и тысячи журналистов специализировались на охаивании истории и политики своей собственной страны. Многие даже не понимали, к чему приведут их «разоблачения», часто тенденциозные и односторонние. Кончилось это распадом страны, которую так мордовали. Один из самых известных диссидентов – Владимир Максимов с горечью признался: «Метили в коммунизм, а попали в Россию». Просто о многом потом не писали газеты. Когда бывшие диссиденты протестовали против политики односторонних уступок Москвы, когда даже Солженицын отказался получать орден из рук Ельцина, когда подобный демарш совершил и другой большой русский писатель, Юрий Бондарев, об этом просто не сообщали ни в России, ни в Казахстане, ни в Германии.

Они выехали на шоссе, ведущее к Потсдаму.