Маргарет Трумэн - Убийство в ЦРУ

Кэйхилл медленно повела головой из стороны в сторону.

— Тогда из-за чего же? Не хочешь ли ты сказать, что кто-то убил ее?

— Мелисса, я не знаю. Знаю только, что у меня в голове не укладывается факт, что она умерла так, как, говорят, она умерла.

— Надеюсь, что ты ошибаешься, Коллетт. Уверена, что ты ошибаешься.

— Надеюсь. Я рада, что мы собрались пообедать вместе. Мне было бы приятно не терять с вами связи, когда я вернусь обратно в Вашингтон.

— Ну, разумеется, было бы очень мило с твоей стороны. Поужинаем вместе?

— Охотно.

Они спустились на гаражную автостоянку в подвале и остановились у «кадиллака» Мелиссы Мэйер. Кэйхилл спросила:

— Когда вы видели Барри в последний раз?

— За ночь до того, как это произошло. Она у меня останавливалась.

— Она у вас?

— Да, мы мило и спокойно поужинали вместе, прежде чем она полетела дальше. Барри слишком много ездила. Ума не приложу, как она умудрялась голову не потерять со всеми этими поездками.

— В тот раз у нее было сумасшедшее расписание. А вещи у нее были с собой?

— Вещи? Багаж? Да, припоминается, вещи были. Она собиралась ехать прямо в аэропорт, но потом решила сначала заехать в контору утрясти кое-какие дела.

— Что за вещи у нее были?

— Обычный багаж, один такой чехол с вешалкой для одежды и чудесный кожаный чемодан на колесиках. Ах да, еще, как всегда, портфели.

— Два портфеля?

— Нет, один, «дипломат», который она всегда носила. Я подарила его ей на день рождения несколько лет назад.

— Понятно. У вас в тот вечер она вела себя как-нибудь необычно? Жаловалась, что плохо себя чувствует, может, по ней видно было, что она нездорова?

— Что ты, что ты, вовсе нет, мы провели восхитительный вечер. Она казалась очень бодрой и уверенной в себе.

Женщины пожали друг другу руки на прощание и выехали со стоянки каждая в своей машине. Вместе с ними из гаража выехала третья машина и последовала за Кэйхилл.

Вернувшись в гостиницу, Коллетт позвонила Дэйвиду Хаблеру. Они договорились встретиться в баре гостиницы «Четыре времени года» в четыре. Затем она позвонила на Виргинские острова, узнала номер компании «Эдвардс: яхты внаем» и дозвонилась до секретарши, которая уведомила ее, что мистер Эдвардс несколько дней будет в отъезде.

— Ясно, — сказала Кэйхилл. — Вы не знаете, хотя бы приблизительно, когда он вернется? Я звоню из Вашингтона и…

— Мистер Эдвардс в Вашингтоне, — сообщила молодая женщина, в голосе которой слышался островной акцент.

— Прекрасно. А где он остановился?

— В «Уотергэйт».

— Спасибо, большое вам спасибо.

— Простите, мэм, повторите, как вас зовут?

— Коллетт Кэйхилл. Я была подругой Барри Мэйер. — Она подождала, но ни одно из имен не вызвало отклика у островитянки.

Коллетт дала отбой и тут же, позвонив в гостиницу «Уотергэйт», попросила соединить ее с мистером Эдвардсом. В номере никто не ответил.

— Не хотите ли передать ему что-нибудь?

— Нет, благодарю. Я позвоню позже.

Кэйхилл сидела в громадном фойе джорджтаунской гостиницы «Четыре времени года» и поджидала Дэйвида Хаблера. Пианист наигрывал на рояле классические мелодии, приглушая особо тонкие пассажи так же, как сидевшие за широкими столами переходили в разговорах на шепот, затрагивая деликатные темы.

Кэйхилл вглядывалась в лица хорошо одетых мужчин и женщин. То были лица власти и денег — причины и следствия (возможно, и в обратном порядке): темные костюмы, меха, лакированная обувь, минимум жестов, удобные позы. Это был их мир. Правда, не для всех, и разница нигде так отчетливо не различима, как в Вашингтоне.

Связаны ли эти люди, окружавшие ее сейчас, с политикой и правительством? Испокон веков считалось: в Вашингтоне все работают в основной столичной отрасли — в правительстве. Теперь это, Кэйхилл знала, уже изменилось — и к лучшему.

Когда она училась в колледже, ей казалось, что каждый совершеннолетний молодой человек работает или в агентстве, или у конгрессмена, или в комитете политических действий и что все разговоры вокруг тяготеют к политике. Было время, когда это ей настолько осточертело, что она всерьез собиралась перевестись в другой колледж, в другой конец страны, чтобы окончательно не зациклиться на всем этом. Не перевелась, и кончила тем, что сама оказалась на государственной службе. А что, если? Глупая игра. Вот она, реальность: она работает на Центральное разведывательное управление, потеряла подругу, а теперь сидит в Вашингтоне и пытается выяснить, что произошло с подругой, — выяснить и для себя, и для своего хозяина.

Поджидая Хаблера, она вдруг осознала, что забыла или по крайней мере выбросила из головы эту вторую причину своего пребывания тут.

Ее официальное задание — взять «отпуск» и использовать его для того, чтобы «неофициально» добыть побольше сведений о смерти Барри Мэйер, — было дано ей так небрежно, так походя, как будто и в самом деле не имело никакого значения, что ей удастся обнаружить. Но ее не проведешь. Какие бы скрытые пружины ни подтолкнули Мэйер к смерти, все они упирались в «Банановую Шипучку», вероятно, важнейшую и честолюбивейшую тайную операцию из всех когда-либо затевавшихся Компанией. То, что смерть Мэйер каким-то образом нанесла ущерб операции и ее проведение решили теперь ускорить, добавляло нетерпения — и именно нетерпение охватывало сейчас Кэйхилл.

Она забыла о времени и даже о «Четырех временах года», обдумывая все то, что стало ей известно за последние несколько недель, особенно сообщение ее венгерского агента, Арпада, и слова Хэнка Фокса об утечке в «Банановой Шипучке».

Толкер? Хегедуш намекнул, что тот мог быть «дружен» с другой стороной. Тогда что за информация о «Банановой Шипучке», ставившая под угрозу всю операцию, могла бы быть у него, а если таковая была, то откуда он ее взял?

Барри Мэйер? Это единственный источник, имевший смысл, но тогда сам собою напрашивался вопрос: откуда Мэйер могла получить достаточно сведений про операцию?

Эрик Эдвардс? Возможно. Они были любовниками, он в ЦРУ и живет на Британских Виргинах.

Если Мэйер действительно убили из-за того, что она везла и что имело отношение к «Банановой Шипучке», тогда кто больше всего выигрывал: Советы или некто работающий на ЦРУ или внутри него и нечто скрывающий?

Кэйхилл посмотрела на часы. Хаблер опаздывал на полчаса. Она заказала бокал белого вина и сказала официантке, что хочет позвонить по телефону. В агентстве Барри на звонок ответила Марсия Сент-Джон.

— Я договорилась встретиться с Дэйвидом в «Четырех временах года», он должен был быть тут еще полчаса назад, — сказала Коллетт.

— Даже не знаю, куда он девался, — ответила Сент-Джон. — Знаю, что собирался с вами увидеться, но сразу после вашего звонка ему еще кто-то позвонил — и Дэйва будто ветром сдуло, понесся, прямо как олимпийский спринтер.