Бернхард Шлинк - Гордиев узел

Пассажиры входили и выходили, за окнами автобуса торговали и покупали, кто-то красил гидрант, кто-то ремонтировал жалюзи в витрине магазина, кто-то разгружал машину, а возле ждущего желтого такси обнимались мужчина и женщина. Все эти картины проходили сквозь Георга, не затрагивая его сознания. «Эти там, наверху, и мы здесь, внизу», — шевельнулась в нем невнятная мысль. Где-то на периферии сознания у него давно отложилось, что с одной стороны — дилетанты, простофили и неудачники, такие как он и ему подобные, с другой — профессионалы, мир бизнеса и большой политики, организованной преступности и спецслужб, прекрасно отлаженный мир успеха. Хотя, как и всякий читатель газет, он не раз видел, как политики и коммерсанты, став жертвами собственной жалкой лжи и собственного профессионального убожества, падают с головокружительной высоты. Может быть, именно поэтому дилетантизм Рыжего и внушил ему такой страх.

Через какое-то время автобус, проехав по Мэдисон-авеню, повернул налево. Георг не сразу сориентировался. Когда автобус остановился, он узнал слева мрачную северную окраину Центрального парка, а справа — длинную череду некогда красивых, а теперь полуразвалившихся нежилых домов с заложенными кирпичом окнами. В свете фонаря играли дети. Чернокожие. Девочка лет десяти, судя по всему, что-то рассказывала в лицах. Сначала она позировала, как кинозвезда, потом изображала хромающую старуху, мамашу, отчитывающую своего маленького сына, мачо, клеящего на улице женщину. Потом изобразила страх и подобострастие. Продолжения спектакля Георг не увидел: автобус тронулся.

Открыв входную дверь, Георг услышал музыку, голоса и смех. В коридоре играли какие-то дети, несколько человек сидели в гостиной, остальные толпились в кухне. Ларри прочел в университете доклад «Кафка в Америке», который всем очень понравился, и сейчас праздновал это событие с друзьями и коллегами с немецкого отделения.

Георг взял бокал и пошел по квартире. Из кухни доносились обрывки английских и немецких фраз. Там велись глубокомысленные лингво-филологические дискуссии. В дверях, прислонившись к косяку, стояла черноволосая женщина в зеленых гольфах, красивая и надменная.

— How are you? [23] Как поживаете? (англ.)

Скользнув по лицу Георга рассеянным взглядом и не ответив, она повернулась к какому-то юноше в бирюзовой рубашке.

— Haven’t we met before? [24] Мы раньше не встречались? (англ.)

Приветливого пожилого господина в темно-фиолетовом пиджаке и светло-фиолетовом галстуке Георг никогда до этого не видел.

Негр в белом костюме спросил Георга:

— What are you doing in the city? [25] Что вы делаете у нас в городе? (англ.)

Георг ответил, что работает над книгой, и негр представился как журналист, сотрудник «Нью-Йорк таймс». Пока, так сказать, на подхвате, но скоро напишет потрясающий репортаж и выйдет в дамки.

В гостиной все слушали какого-то мужчину.

— В конце концов наши адвокаты пришли к компромиссу: она получает родительские права, а я — разрешение навещать его по воскресеньям.

Все рассмеялись.

— А почему все смеются? — тихо спросил Георг стоявшую рядом с ним женщину.

— Каждый раз, когда я возвращаюсь оттуда, у меня плечи висят на ушах и опускаются только через пару часов.

Все опять рассмеялись. Все, кроме самого рассказчика, маленького, худого мужчины неопределенного возраста, с изрядно поредевшими кудрями и нервными пальцами.

— Это Макс, — шепотом пояснила женщина Георгу, как будто это что-то могло ему объяснить.

— Ну и что?

Она отвела его в сторону:

— Он говорит о собаке. Макс расстался со своей подружкой, и им было никак не договориться, кому достанется собака. Кстати, меня зовут Хелен. А тебя?

Маленького роста, в узкой юбке и толстом вязаном пуловере, из выреза которого торчал поднятый воротник блузки, она смотрела на него осторожным вопросительным взглядом. Георг не мог понять, что он выражал — неприязнь или неуверенность. У нее были темно-русые волосы до плеч, одна бровь немного вскинута, сосредоточенно сжатые губы, энергичный подбородок.

— Георг. Я новый сосед Ларри. Ты тоже с немецкого отделения?

Она преподавала немецкий, защитила диссертацию по немецким сказкам, школьницей, а потом студенткой много времени провела в Германии. По-немецки она говорила свободно, лишь изредка тщательно подыскивала слово, потому что явно привыкла говорить правильно и точно.

— Значит, тебя заинтересовал собор? Ларри назвал тебя… — она опять на секунду задумалась, — исследователем соборов.

— Исследователем соборов? А что там особенно исследовать? Нет, я приехал, чтобы… Где твой бокал? Я схожу за вином — тебе принести?

Когда он вернулся с бутылкой и двумя бокалами, она рассказала о своей диссертации, о своей кошке Эффи. Потом спросила, имеет ли немецкое слово «Alraune» [26] Мандрагора (нем.) — волшебный (человекоподобный) корень; мифическое существо, обладающее волшебной силой. такую же магическую коннотацию, как английское «mandrake», [27] Мандрагора (англ.). и рассказала сказку о человеке, который, вырыв мандрагору, вдруг почувствовал, как задрожала земля, услышал жалобный стон и в тот же миг увидел перед собой волшебника. Георг принялся строить гипотезы о возможных параллелях между «Alraune», «Rune» [28] Рунический знак; руны, рунические письмена. 2. Руна (финское сказание) (нем.). и «Raunen». [29] Поэт. шепот, журчание, рокот, шелест (нем.). Потом рассказал о своих впечатлениях от Франции и французов, о том, что ему понравилось в Нью-Йорке, а что в нем пугает. Ему было легко делиться с Хелен своими страхами, навеянными «каменной флорой». Она говорила умно и с большим юмором, а слушала с искренним участием. У Георга ком подкатил к горлу. Он так давно уже ни с кем не говорил по душам, тем более с женщинами. С Франсуазой он заводил серьезные разговоры хотя и редко, но охотно. До той ночи, когда застал ее у себя в кабинете с фотоаппаратом в руках. После этого он начал с недоверием относиться к ее словам, а свои контролировать, и их разговоры стали искусственными. Его вера в возможность нормального общения постепенно и как-то незаметно умерла. Ее отравили — сначала Булнаков и Франсуаза, потом марсельские переводчики, потом кюкюронские друзья и знакомые. Георг вспомнил вечер, когда он в десять часов пришел к Жерару в «Старые времена» на лосося с зелеными спагетти и тот встретил его особенно приветливо. Как показалось Георгу, слишком приветливо, фальшиво, с каким-то хищным, осторожным любопытством. Он развернулся и ушел и с тех пор избегал встреч с Жераром.

Георг истосковался по доверию. Не по тому доверию, с которым делаются серьезные признания и открываются тайны, а по элементарному, буднично-житейскому доверию, на котором основано человеческое общение. Но мог ли он позволить себе доверять Хелен? Кто кого вовлек в эту беседу — он ее или все же она его? А то, что он познакомился с ней у Ларри, а с Ларри в кафе? Действительно ли это случайные встречи или чей-то коварный план? Может быть, и Ларри, и Хелен, и Рыжий — звенья одной цепи, которая ведет к Булнакову? Георг поймал себя на том, что уже не слушает Хелен, а лишь изображает интерес и внимание. Что он мог сказать о себе, ничего о себе не раскрывая? Он старательно поддерживал беседу, поддакивал, хмыкал, неопределенно мычал, смеялся, кивал, задавал вопросы и был рад каждому поводу задумчиво опустить взгляд. Все это стоило немалых усилий.