Александр Тараданкин - Второй раунд

— Я предупредил его, чтобы не торопился предъявлять улики. Зандлер наверняка попытается выкручиваться, пусть наговорит как можно больше. Нам же потом будет легче.

— Разумно. Но мне думается, улик у нас прошв него более чем достаточно. Между прочим, вы сами тоже улика… Только когда речь пойдет о прошлом, о послевоенной его деятельности и о войне с фашизмом. Тогда и выпустим нас.

— Да, он матерый гитлеровец и, конечно, не изменил своего ядовитого нутра, независимо от того, кому служит. Фашист остался фашистом, это уж точно.

— Фашизм… — Богданов задумался. — Воевали мы с ним воевали, Евгений Николаевич, а он все живет. И почва у него для этого есть. И в Америке, и в Англии, и в Италии, не говоря уже о Западной Германии И свастику не забыли, и даже портрет Гитлера на стену не возбраняется вешать. Фашизм как рак — он прорастает там, где находятся анормальные клетки, питательная среда, а это прежде всего близкие ему человеконенавистнические идеологии, национализм, сионизм и прочее там… Евгений Николаевич, что, если подключить к этому делу прессу? Пусть расскажут о деятельности этих, с позволения сказать, «туристов» и кстати вспомнят, кто он такой был этот Гартенфельд — Зандлер…

— Давайте пригласим журналистов. Это хорошо.

Богданов пододвинул к себе папку с материалами дела, открыл заложенные полосками бумаги страницы.

— Вот здесь в заявлении Петрова есть место, где тот упоминал о встрече Зандлера с неизвестным в павильоне выставки в Сокольниках. — Кто он, тот его знакомый? Вот бы узнать и как-то это использовать.

— Вообще-то это не так просто. Но напоминание о той встрече должно привести Зандлера в некоторое замешательство. Он будет думать, что с самого приезда находился иод нашим контролем.

— Разумно. Тогда считаю, мы обо всем договорились. Действуйте. И будем ждать результатов. МИД и прессу я возьму на себя. Но это позднее, когда все закончим. В исходе этого раунда, Евгений Николаевич я не сомневаюсь. Нокаут Гартенфельду вы должны обеспечить стопроцентный.

— Нокаут? Да, нужно бы. Ведь однажды он уже побывал в нокдауне. А сейчас, Владимир Семенович, я первым делом хочу съездить в больницу, навестить Денисову. Если между Зандлером и ее сердечным припадком существует связь — мы здорово опростоволосились и дали маху… Это, прямо скажем, на моей совести… Сам же думал об этом и сам же затянул…

— Наконец-то. Я уже начала беспокоиться. Вас так долго не было. Как ваша прогулка?

— Об этом после. Сейчас я иду покупать билеты: завтра улетаем.

— Почему такая срочность? — только теперь Эрна почувствовала тревогу в голосе Гартенфельда. — Что-нибудь случилось?

Тот включил транзистор на полную мощность, усадил Эрну рядом с собой и сказал ей в ухо:

— Никаких вопросов. Готовься к отъезду.

— Понятно. Но я могу пойти за билетами вместе с вами? Подготовиться успеем. У меня все благополучно. Контейнер сменила, пленка есть. «Жених», наверно, уже выполнил ваше задание.

— Это, увы, не компенсирует главного, — заметил Гартенфельд. — Где контейнер? Его содержимое пусть лучше будет у меня. Да в общем-то не такая уж это ценность, Эрна, если не считать, что «жених» на прочном крючке.

Фомин, увидев озабоченное лицо Михайлова, поджидавшего его у дверей кабинета, спросил:

— Что удалось узнать?

— Денисова доставлена в институт кардиологии в очень тяжелом состоянии, до сих пор еще не пришла в себя. Сердечная аритмия. У постели Людмилы Николаевны все время дежурит врач. Назавтра профессор Ясников назначил консилиум.

— Вы сказали, кто вы?

— Да.

— А о нашем предположении, что это могло быть вызвано некоторыми обстоятельствами?..

— Нет, Евгений Николаевич. Об этом я ничего не говорил.

— Я сейчас поеду туда сам. Что слышно о Гартенфельде?

— Появился наконец в гостинице, взят под наблюдение. В «Метрополе» приобрел на послезавтра два билета до Стокгольма, хотел было на завтра, но свободных мест не оказалось. Самолет авиакомпании «Сабена», как я выяснил, улетает из Шереметьева в четырнадцать тридцать.

— Обратите внимание, он спешит восвояси. Если несчастный случай с Денисовой дело его рук?.. Я теперь уже не оставляю этой мысли… Значит так, ждать мы больше не имеем права. Турне Гартенфельдов придется прервать. Я скоро вернусь. Прошу вас, отдайте строжайшее распоряжение не выпускать эту парочку из поля зрения ни на минуту…

В приемной директора института Фомин лицом к лицу столкнулся с Денисовым, но тот даже не узнал его. Лишь когда Фомин потянул его руку, понял наконец, кто перед ним.

— У вас кто-нибудь болен? Здесь лежит? — спросил Денисов.

— Да. Хорошая знакомая, Виктор Сергеевич, — ваша жена. Как она?

Ответ Фомина не сразу дошел до сознания Денисова.

— Простите, я что-то не пойму. Откуда вы узнали, что с Людмилой Николаевной случилась беда и она здесь?

— Узнал. Давайте вместе зайдем к директору. Мне нужно поговорить с ним. Из нашей беседы вы, кстати, кое-что поймете… Он у себя? — обратился Фомин к секретарю.

— Леонид Александрович вышел в отделение. Должен скоро вернуться. И у него сразу же начнется консилиум, вряд ли он сможет вас принять…

Дверь отворилась и через приемную мимо них прошла в кабинет группа людей в белых халатах, продолжая на ходу беседу.

— Пойдемте, — Фомин подтолкнул Денисова к дверям.

— Извините, товарищи, я же сказала, что директор будет занят, у него консилиум. К нему нельзя, — поднялась со стула секретарь.

— Я думаю, наше присутствие только поможет вашим товарищам. Не беспокойтесь, я объясню все директору. — Фомин решительно вошел в кабинет, потянув за собой Денисова.

— Извините за вторжение, Леонид Александрович. Полковник государственной безопасности Фомин, — представился он. — Скажите, пожалуйста, вы собираетесь обсуждать состояние здоровья Денисовой?

— Да. А в чем дело?

— Мне необходимо высказать вам наши предположения. Мы, я имею в виду Комитет государственной безопасности, склонны думать, что теперешнее состояние Людмилы Николаевны могло быть вызвано приходом в ее дом убийцы.

В кабинете воцарилась мертвая тишина.

— Да, убийцы, — повторил Фомин, видя, какое впечатление произвели его слова на окружающих. — Он мог грозить ей и даже, может быть, чем-то воздействовать на нее. У господ такого copra богатый арсенал различных средств…

— Я не все понял… и вообще это страшно и неожиданно, — сказал Ясников. — Да что же мы стоим? Проходите, товарищ Фомин, — я правильно назвал вашу фамилию? И вы, Виктор Сергеевич. Садитесь… Та-ак… — Ясников нервно поправил очки. — Ваше сообщение, товарищ Фомин, в какой-то степени меняет отношение к этому случаю. Я только что смотрел ее сам и, признаться, никаких видимых повреждений не обнаружил. Да и мои коллеги. Прошу знакомиться: старшие научные сотрудники, кардиолог Лобова Нина Михайловна, Большакова Евгения Александровна — рентгенокардиолог. Они вчера ее тщательно осматривали и тоже ничего не нашли. Знакомьтесь с остальными товарищами…